Она впадает в сентиментальность, что ей вовсе не свойственно. «Вы никогда не сможете понять, каким человеком был Мюллер. От него исходила власть, он излучал авторитет. Он плевал на условности. За все он заплатил головой».

«Но теперь он уже мертв», — тихонько произнесла Клара, пытаясь перевести мысли Каролины на другую тему.

Уормен проводил их циничным взглядом, когда они пересекли гостиную и удалились. «Я слышал, что Каролина Вакареску осталась на свободе потому, что сама сообщила такие сведения, которые позволили арестовать Мюллера».

«Способ несколько нетрадиционный». Я в это не верю. Мне кажется, что Каролина искренне горюет по поводу трагической судьбы Мюллера. Я замечаю человека, которого часто видел на устраиваемых здесь вечерах. Я всегда полагал, что это сам мэр города. На самом же деле он был всего лишь бывшим членом муниципалитета Майренбурга. Он нетвердо держится на ногах, притопывает, изображая таким образом вульгарную пародию на польку. Галстук у господина Кралека сбился на сторону. Пластрон рубашки заляпан соусом. Только Долли соглашается танцевать с ним. Он приходит в заведение повидаться с девочками почти каждый вечер, пьет сливовую водку, ест пирожные с кремом, затем на рассвете возвращается к своей жене, с которой, как надо полагать, он еще тоже занимается любовью. Все это он будет проделывать до тех пор, пока не околеет как собака. У него красноватая, толстая, покрытая складками шея. Физиономия представляет собой опухшую, покрытую фиолетовыми прожилками бесформенную массу. Жесты его выдают досаду и полное отсутствие достоинства; он требует к себе внимания и уважения. Девицы с ним снисходительно-любезны, что он воспринимает как страх перед ним. Сам себя он считает честным и порядочным буржуа. «Порядочный буржуа, такой, как я, считает, что из этого города нужно прогнать всех евреев, — заявляет он. — Порядочный буржуа, такой, как я, не в восторге от увеличения налогов». Я как-то слышал, что один наивный посетитель спросил его, как могло случиться, что уважаемые жители Майренбурга, к представителям которых он, очевидно, относил и себя, подписали петицию с требованием сместить его с должности. Он с полной серьезностью пояснил, что большинство подписей были поддельными и что сама петиция была элементом заговора, замысленного сионистами, обеспокоенными тем, что он укрепит свое положение. «Чтобы я не смог больше бдительно следить за всеми делами и честно выполнять свои функции».

Вдруг он пошатнулся и упал на пол. Долли пытается поднять его. Жениха Долли что-то не видно. Уормен говорит Алисе о другом госте, журналисте, маленьком человечке средних лет, который стоит в другом конце комнаты. «Однажды он проснулся в больничной палате, убежденный в том, что все еще находится у фрау Шметтерлинг, и приказал одной из сестер милосердия раздевать его. Она охотно ему подчинилась. Прошло четыре дня, прежде чем он понял, что его увезли из борделя. Сестра милосердия не хотела, чтобы он покидал больницу. Сообщая врачу о состоянии его здоровья, она докладывала, что поправляется он очень медленно. Таким образом она скрывала его целую неделю, пока кто-то из ее коллег не вызвался помочь ей в уходе за ним, а она отказалась. Ее разоблачили и тут же лишили места. Наш пациент проводил ее в бордель, куда ее взяли, и какое-то время она консультировала девиц по медицинским вопросам». Алиса воспринимает эту историю недоверчиво, но Уормен утверждает, что говорит чистую правду. Генерал в обществе фрау Шметтерлинг тоже обсуждает вопросы здоровья. «Мой врач имел наглость прописать мне лечение ртутью — это означает, что он считает меня больным сифилисом. До тех пор, пока этот идиот откровенно мне все не сказал и не объяснил, что я подхватил эту болезнь, я продолжал жить так, как и всегда. И вина в этом не моя, а его».