– Дома молчал, на людях был общительным, – заметила Аделе. – Но он всегда был таким.

Никто лучше Аделе не знал о таком противоречии и о том, что это значило для живущих рядом с синьором Б., поскольку все происходило у нее на глазах. Никто из знакомых никогда не поверил бы, что человек способен так преображаться, переступая порог своего дома в том или ином направлении.

– Ты права, – согласился Джербер. – Но после моего падения он изменился еще больше.

Пьетро помнил странное беспокойство во взгляде отца. Сначала он думал, что старший Джербер боится после жены потерять и единственного сына. В самом деле, казалось, что синьору Б. трудно вернуться к прежней жизни и доверяться неведомому, которое таит в себе каждый новый день. Но может, было что-то еще, гораздо серьезнее.

– Ночами я слышал, как он бродит по коридору: дойдет до моей двери и вернется назад, будто ему не хватает духу войти.

Аделе наморщила лоб.

– Зачем бы ему это делать? Ума не приложу.

– Может быть, собирался сказать мне что-то, но потом передумывал…

Действительно, годами Джербер думал, будто отец хотел спросить, что он видел или чувствовал в те тридцать секунд, когда сердце его остановилось после падения с балкона. Но теперь уже не был так в этом уверен.

– Твой отец был хорошим человеком, – сказала Аделе, вытаскивая на свет божий припев, который Пьетро слышал годами, всякий раз желая возразить, крикнуть, что это неправда, что никто не знает этого человека лучше, чем его сын. – Если он ничего не сказал тебе, у него была веская причина, и я уверена: прежде всего он не хотел тебя огорчать.

Кажущийся альтруизм отца Джербер не мог принять ни сердцем, ни памятью. Он прекрасно знал, из какого теста был вылеплен синьор Б. Но сейчас он пропустил недели, последовавшие за инцидентом, и вернулся в то июльское воскресенье, когда пропал Дзено:

– Прошло немало времени, прежде чем жители района, включая семью Дзанусси, решили вызвать полицию.

– Так часто случалось: детишки, играя, забирались далеко и долго не возвращались, – выступила в защиту взрослых Аделе. – Обычно все заканчивалось выговором и хорошей трепкой. Никто не думал, что на этот раз все обернется иначе.

– Но прошло три часа, – мягко настаивал Джербер. – Что в эти три часа делал мой отец?

– Только он один и твердил все время, что нужно немедленно сообщить в полицию, – вспомнила домоправительница, подтверждая то, что говорил по этому поводу Пьетро Дзанусси: ведь и старший брат малыша Батигола хотел того же. – Но никто его не слушал.

Никто и никогда не думает о худшем, размышлял психолог. А в том случае все слишком заботились о том, чтобы не испортить себе каникулы. Так спасатели вытаскивают на берег труп утопленника, а люди на пляже продолжают загорать или развлекаться как ни в чем не бывало.

Но воспоминание о том, как синьору Б. не терпелось предупредить силы правопорядка, вступало в противоречие с образом молчащего абонента, терзаемого запоздалым чувством вины. Или отец играл на публику, создавая себе алиби на всякий случай.

– В то лето отец изменился, – сказал Пьетро. – Те события обрушились на него тяжким грузом, но, думаю, этого недостаточно, чтобы объяснить такие перемены.

– Сын, побывавший на пороге смерти, и пятилетний ребенок, пропавший в его саду, – разве этого мало? – возразила бывшая домоправительница.

Да, верно, но она не знала всего. Телефонный звонок, который Джербер слышал в своем уме, толкал его на поиски правды. Ведь таково было и желание синьора Б.

– Наверняка случилось что-то еще, – стоял на своем он.