Еще не пришло время спрашивать, почему Беатриче поменяла дочери имя. Джербер хотел, чтобы собеседник сначала излил душу. Поэтому принял бокал с аквавитом, но пить не стал.

– Я позволил себя обмануть. И она забрала у меня все.

Согласно сведениям, предоставленным Калиндри, Онельи Кателани стал антикваром по необходимости. Но психолог не стал пока допытываться, о каком обмане он говорит.

– Беатриче растратила целое состояние, – продолжал граф. – Осталось только имение в Сан-Джиминьяно. Я умолял ее передать его Кларе. Если выставить дом и земли на продажу, от покупателей отбоя не будет: объект ценный. Разумеется, вырученные деньги должны перейти к девочке, обеспечить ее будущее. Но Беатриче воспротивилась: чтобы я не мог вмешаться, через суд потребовала лишить меня родительских прав и выиграла процесс. – Он залпом осушил свой бокал.

– Суд лишил вас родительских прав? – переспросил Джербер; ему интересно было узнать причину такого сурового приговора.

Онельи Кателани опустил глаза.

– Ни ее, ни девочку я и пальцем не тронул, – стал защищаться он.

Но судьи были уверены, что Беатриче и ее дочь стали жертвами домашнего насилия. Психолог никак не мог установить, ошибались ли они и был ли человек, сидящий перед ним, действительно невиновен. Поскольку имущественные распри его тоже не занимали, он попробовал перевести разговор на другую тему:

– Ваша бывшая жена настаивает на паранормальных способностях девочки: она поручила вашу дочь заботам студентки, изучающей парапсихологию.

– А вы что об этом думаете? – спросил граф; ему не терпелось услышать мнение эксперта.

– Думаю, это чересчур для десятилетнего ребенка.

Онельи Кателани горестно усмехнулся:

– Кларе тринадцать.

Джербер был изумлен:

– Тринадцать?

– Очередная выдумка Беатриче. Готов поспорить, что девочка и сама не знает, сколько ей на самом деле лет.

К тому же изоляция и невозможность общаться со сверстниками подрывают ее психику, рассудил Джербер.

– И насчет агорафобии тоже – ни один специалист не ставил ей такой диагноз, – с вызовом проговорил граф.

О подозрении на шизофрению психолог даже не обмолвился.

– Какой смысл в том, чтобы лгать об имени и возрасте?

– Вы в самом деле еще не поняли, доктор? – искренне удивился антиквар, наливая себе еще аквавита. – Вы не первый специалист, которого эта ведьма пытается вовлечь. Поэтому меняет имя девочки: так в вашей среде не распространятся слухи о пациентке, которая переходит от одного психолога к другому.

– Согласен, но с какой целью все это делается?

– Мать Клары ищет того, кто подтвердит, что все это правда. Насколько мне известно, пару раз ей это почти удалось.

– Эгоцентризм? – Гипнотизер задумался: а нельзя ли предположить здесь какой-то случай делегированного синдрома Мюнгхаузена. – Да-да, именно так: если ты мать особенной девочки, ты и сама особенная.

– Но Беатриче не сумасшедшая, доктор, – уточнил собеседник. – План сложился у нее в голове с самого начала… – Гульельмо Онельи Кателани встал, не выпуская бокала из рук. Подошел к Мадонне с Младенцем и принялся пристально вглядываться в картину, будто стремясь затеряться в ней. Одновременно продолжал говорить: – Когда мы познакомились, Беатриче ни намеком не дала понять, что увлекается оккультизмом. Я обнаружил это, когда она забеременела. Жена настаивала, что в Кларе уже есть нечто необычайное, она это чувствует, – заключил он с нотой превосходства.