– Человек, – ответил Глеб, помедлив. Можно не верить в… во все это при дневном свете, но сейчас, в кромешней тьме, вера его поколебалась – ему стало не по себе. Он чувствовал, как острым сквознячком тянет вдоль спины. – А… вы?

Ему показалось, он услышал вздох.

– Тоже человек… Когда вы пришли?

– Вчера. – Глеб больше не колебался. Голос спрашивал, он отвечал. – А вы?

Молчание, вздох. Потом:

– Я здесь всегда… Вы кто?

– Актер. А вы?

Ему не ответили. Прошла томительная минута, другая, третья… На первом этаже что-то упало. Глеб одним прыжком слетел с кровати и бросился к двери. Она была заперта, и он перевел дух. Спина оказалась совсем мокрой, сердце колотилось в горле. Он почувствовал, как дрожат руки, и пробормотал: «Однако…»

Ему не сразу удалось зажечь свечку. Неверный огонек осветил комнату, гору одежды на стуле, пустые бутылки на столе. Он запер окно, подумав, что завтра же нужно повесить хоть какую-нибудь тряпку, а то весь как на ладони… Хотя какие ладони? Ветки скрывают лучше всякой тряпки… Скрывают… Скрывают следы крови, преступления… Хватит! Пить надо умереннее!

Подумав, он взял листок с текстом пьесы, перевернул и записал по памяти вопросы голоса и свои ответы. Потом допил то, что оставалось в одной из бутылок, и задул свечу…

Как ни странно, ему удалось уснуть. Проснулся на рассвете, разбуженный приглушенными криками птиц. Протянул руку, взял с тумбочки исписанный листок. Поднес к глазам, надеясь, что ему привиделся дурной сон и листок окажется пуст. Но надеждам его не суждено было осуществиться. Вкривь и вкось на листке был записан диалог…

«Кто здесь? – Глебу показалось, он снова слышит слабый шелестящий голос. – Кто вы? Здесь никто не живет… Что вы здесь делаете? Кто здесь? Кто здесь? Кто здесь? Кто вы? Я тоже человек…»

Он задумался. Все в нем протестовало против вчерашнего, и он стал убеждать себя, что… Что? Перебрал вчера? Слышит голоса? Шизанулся? Опять? Ему стало страшно – вспомнилась больница…

Он отворил окно и пошел вниз по… нет, не скрипучей! По визжащей лестнице. Снова облился на крыльце холодной водой, сварил кофе на воняющей бензином походной плитке, которую вчера притащил режиссер. Сидя на крыльце, с наслаждением выпил большую кружку. Лицо его было мрачным. Потом нашел щетку с повылезшей щетиной, запер входную дверь и решительно отправился исследовать дом, твердо решив докопаться до истины. Шариться, как сказал Виталий. Докопаться… Если удастся. Если она существует, истина. Равно как и владелец голоса. Или его источник…

Он внимательно осмотрел уже знакомую кухню-столовую, заглянул под столы. Изучил все ящики буфета, заглянул под ящики, ожидая бог знает чего – тайников, секретов, забытых любовных писем. Он прекрасно понимал, что в такой мебели, дешевой прессованной мебели для общежитий, никаких секретов скрываться не может, а лишь одни неприличные слова, вырезанные ножичком, но нужно было хоть чем-то себя занять.

После столовой он отправился в зал для приемов, забитый рухлядью, потыкал там щеткой, даже опустился на колени, заглянув под шкафы и перевернутые столы. Шкафы были пусты, в одном он нашел поясок от женского платья…

Ванная комната была совершенно пуста – с красными от ржавчины умывальниками и «откушенным» душем. Единственное ее окно было замазано белой краской. На подоконнике сиротливо стоял пустой и пыльный флакон из-под шампуня.

Следующая дверь, четвертая по счету, вела в комнату непонятного назначения – здесь ровным счетом ничего не было. На стенах остались белые пятна, напоминающие привидения – там, где когда-то стояла мебель.