— Фамилия? — переспросил Иван Харитонович.

— Да. Жозеф Морис Равель — слышали о таком? Это известный французский композитор и дирижер.

Старцев изумленно вскинул брови, на что латыш заметил:

— Не удивляйтесь, мы с супругой любим классическую музыку, когда есть возможность, посещаем концерты и знаем почти всех известных композиторов.

— Если так, то найдем, — задумчиво проговорил Василий Егоров. — Не думаю, что в Москве много людей с таким именем.

— Скорее всего, он один…

Из караульного помещения в курилку вернулся Васильков.

— Бойко с Баранцом уже в Управлении. У них важные новости, они ждут нас.

Сыщики засобирались. Поблагодарив Петериса за информацию, они попрощались с ним и, усевшись в машину, помчались на Петровку…

Глава пятнадцатая

Москва, Петровка, 38 — Народный комиссариат пищевой промышленности СССР; август 1945 года

С Нижних Котлов до Петровки ехали непривычно долго. После победы над гитлеровской Германией в Москву вернулась нормальная мирная жизнь со всеми положенными ей атрибутами: со счастливыми лицами граждан, с сотнями строек, с новыми школами, больницами, кинотеатрами, с нескончаемыми потоками транспорта по отремонтированным дорогам.

На подъезде к Добрынинской площади остановились в заторе. Августовское солнце перевалило зенит, нещадно нагревая асфальт и крыши автомобилей. На ходу спасал легкий ветерок, а тут хоть раздевайся догола. Невыносимая духотища! В кабине все равно что в русской бане. Покуда стояли, Старцев приоткрыл правую дверцу, водитель — левую. Закурили…

— Хороший мужик, — вздохнул Васильков.

И все без подсказок поняли, о ком он.

— Невозмутимый, как тяжелый танк, — с улыбкой подтвердил Егоров.

Тут и Старцев не удержался:

— Чего же тот бандит такого наговорил, что Озолс его в ответ покалечил?

— Может, и не наговорил, а совсем наоборот — молчал, как каменный истукан.

Васильков поглядел на товарищей.

— Так что ж, за это калечить? Разве можно?

— Калечить, конечно, не следовало. Но, вообще, Саня, это сложный вопрос.

— В чем же его сложность? — искренне подивился тот.

— Сложность в том, что иногда приходится воздействовать на несознательных граждан ради получения нужных сведений. Есть у нас такое понятие, как «оперативная необходимость». Слыхал о такой?

— Пока нет.

— Ну, представь, прихватил ты потомственного бандюгана из лютой шайки, — вновь подключился к разговору Старцев. — С ним все ясно — любоваться ему синим небом в клеточку до самой старости. А шайка его продолжает лютовать на свободе, козни всякие строит трудовому народу. И каждая минута на счету, потому как есть железная уверенность: ближайшей ночью убьют кого или вооруженный налет организуют. И вот тогда приходится включать «оперативную необходимость» — выбивать из него показания относительно социально чуждых элементов и их антинародных планов.

— Так это же незаконно, — уже без удивления, а скорее по инерции продолжал Александр.

Движение по Люсиновской улице возобновилось. Захлопнув свою дверцу, Иван пояснил:

— Незаконность незаконности рознь. Выбивая важные сведения, мы спасаем чьи-то жизни и народное имущество. А вот когда дубасят тех, кто уже осужден, получил справедливое наказание и отбывает срок — это мне тоже дико, противно и непонятно…

Служебная «эмка» резво выскочила на Добрынинскую площадь, повернула на Большую Полянку и помчалась к центру Москвы…

* * *

Настоящую «оперативную необходимость» некоторые служаки из НКВД подменяли безнаказанной вседозволенностью.