Некоторые нашли особые образцы, которые необходимо описать. Помни, что вся информация о них должна держаться в секрете.
— Конечно, — ответила Ким. Начиналось новое приключение. По спине от возбуждения пробежал холодок.
Джон перевел взгляд на Джорджа Кроссмена:
— В твоем фургоне найдется стол для зарисовок, Джордж?
— У меня есть складной столик, — быстро ответила Ким. — Я могу выставить его под тент, пока нет ветра, чтобы он не сдул листы.
Джордж Кроссмен весело ухмыльнулся:
— Видите? Ей не нравится моя компания. Думаю, она предпочитает, чтобы в затылок ей дышал Стивен Коул…
— Он вовсе не дышит мне в затылок, — быстро возразила Ким. — Ему просто нравится смотреть, как я рисую. — Она запнулась, уловив устремленный на нее взгляд доктора Эндрюса. В его глазах было странное выражение.
— Некоторые записи должны сохраняться в тайне, — повторил он.
— Разумеется.
Что было у Джона на уме? Может, он считает, что ей нельзя доверять?
Ким ощутила новый прилив негодования. Воцарилось напряженное молчание, а затем Джон повернулся к Джорджу Кроссмену, словно ему в голову пришла новая мысль:
— Пожалуй, будет лучше, если Ким пару дней поработает под навесом, — согласился он. — А с тобой я поставлю Майри Болтон, Джордж. Она с удовольствием проведет химический анализ какой-нибудь Hibbertiaminiata. Это редкое растение, и тебе тоже будет интересно.
— Miniata? Она же почти вымерла! Майри повезло.
— Она очень наблюдательная, — резко произнес Джон. — От нее ничего не укроется.
Ким уставилась на угли костра, предоставив Джону и Джорджу обсуждать любимую тему. Она думала о своем милом Ральфе Синклере и выражении святости на его лице, когда он видел под микроскопом что-нибудь новое или неожиданное. В ее глазах внезапно появилась нежность. Почему она вдруг вспомнила о Ральфе? Вспомнить его заставил Стивен Коул с его молчаливой угрозой, что Ральфу придется забыть о своей работе, если выяснится, что большая ее часть была выполнена другим.
С одной стороны, Ким хотелось рассмеяться над этой угрозой. С другой стороны, на сердце появилась какая-то тревога. Ведь так легко пустить слух… Исследователь может не вынести склок, даже если это всего-навсего мелкая сплетня. Бедный милыйРальф! Но ведь она несправедлива к Стивену, вдруг подумала Ким. Конечно, он просто шутил об этих набросках, которые она делала для Ральфа. Он был к ней так добр. Точил ее карандаши, мыл кисточки. Ей нравилась его задумчивость. Голос Джона Эндрюса прервал ее мысли. Он все еще говорил с Джорджем:
— …Тогда я пересмотрю свои планы и возьму Ким в свой джип. Майри сможет работать в твоей лаборатории. Так как я собираю живые образцы, нужно будет отпечатать описания на машинке и сделать несколько зарисовок. Потом Ким будет работать с другим участником экспедиции, кому понадобятся ее способности. Может, с Майри или Чарльзом. Мы отъезжаем через два дня.
Ким пожалела, что не слышала весь разговор, вместо того чтобы думать о несуществующих проблемах Ральфа и помощи Стивена. Через два дня она поедет с Джоном Эндрюсом! Внезапно ее сердце упало: а вдруг он берет ее с собой, чтобы приглядывать за ней? Она может ему не нравиться, но доверять-то ей он должен!
— Ну вот и все, Ким, — произнес Джон Эндрюс, вытягивая свои длинные ноги и поднимаясь. — Собирай свои вещи и все, что нужно для рисования. У меня есть переносная пишущая машинка и коробки для образцов. Мы уезжаем на три-пять дней.
Ну почему, почему она не слушала? И почему он передумал? Потому что она может делать заметки и рисовать? А Майри Болтон, что, не может?
— Десять минут на ужин, пятнадцать минут на омовение, свет гасить в девять тридцать! — раздался крик с другой стороны костра. |