|
И хотя в пустыне она делала вид, что совокупляется с Тошем и Ван Диком, но только для того, чтобы придать достоверность своей роли разгульной взбалмошной девицы. На самом деле парни были гомосексуалистами, они охотно согласились разыграть комедию, чтобы позлить Сару, казавшуюся им слишком скованной. Что же касается Антонии, то она испытывал огромное удовольствие, строя из себе битницу, жаждущую свободной любви и искусственного рая, хотя на самом деле оставалась настороже, следя за малейшим движением сестры. Только раз Антония поддалась наркотическим глюкам, когда Сара уехала в ЛосАнджелес, чтобы показать врачу свое порезанное запястье. Оставшись одна с Тошем и Ван Диком, Антония дала убедить себя и решила поучаствовать в опыте расширения поля сознания. Это чуть не стоило ей жизни, потому что Гвеннола Маэль воспользовалась этим, чтобы убить парней.
«Какая же она чокнутая! – вздрогнула Антония, вспоминая происшедшее. – Я готова поспорить, что она даже не узнала меня, когда проскользнула в ангар. А я была настолько под кайфом, что даже не смогла бы защититься, попытайся она меня придушить, как остальных». Да, это было неприятное воспоминание, одна из немногих ошибок. Антонии было стыдно. После отъезда Сары у нее началась депрессия, она не понимала, в чем дело. Внезапно ее обуяло непреодолимое желание послать все к черту. Ее переполняло отвращение ко всему миру, до самых дальних галактик. Одна из тех черных дыр, которые иногда угрожали поглотить ее в свои колодцы антиматерии. Тош и Ван Дик, догадавшись, что она раскачивается над бездной, неожиданно вытащили пакетик мексиканских грибов, которые приберегали для мгновений самой черной депрессии. – Ну же, детка, – прошептал Тош с мальчишеской озорной улыбкой. – Это тебя подбодрит! Мы сварганим отличный супчик с витаминами счастья! Антония окунулась в бред. Гвеннола Маэль воспользовалась этим, чтобы проникнуть в сарай в наряде Лиззи Кац, цитируя обрывки диалогов из фильмов старлетки, у которой она позаимствовала внешность. Она склонилась над молодыми людьми, сраженными наркотой, и погладила их по лицу кончиками пальцев, затянутых в белые перчатки. «Я чуть не умерла со страху! – вспоминала Антония. – На секунду я действительно поверила, что это призрак Лиззи. Потом она подошла ко мне, чтобы прочесть мне нотацию. Она говорила что-то вроде: "Ты не должна нападать на свою сестру, это нехорошо. Я видела, как ты пыталась вскрыть ей вены. Если будешь продолжать в том же духе, мне придется вмешаться и наказать тебя. Мне будет тяжело это сделать, потому что ты ведь тоже моя дочь. Вы обе мои маленькие доченьки, и я вас очень люблю"». Каша, сваренная из слов любви и угроз. Бесконечная материнская болтовня – такая, какой представляла ее себе Антония. На три секунды ее охватила настоящая паника. Мочевой пузырь не выдержал, когда призрак погладил ее по лбу, а потом… потом она заметила плохо натянутый парик, пот под слоем грима, влажные полукружья под мышками и наконец узнала Гвеннолу… Эту чокнутую Гвеннолу Маэль. Очарование ушло, и, несмотря на наркотический туман, Антония прыснула со смеху. Ошибка, конечно. Единственная ошибка в плане, которому она неукоснительно следовала в течение трех лет. Иногда, вспоминая, что она провела половину жизни, ожидая восстановления справедливости, надеясь на гипотетическое изменение ситуации, Антонии хотелось разрыдаться от жалости к себе. Во сне она видела себя женщиной, запертой в зале ожидания со старыми журналами и пепельницами, полными окурков. Сколько раз за последние десять лет, как только наступала ночь, она следила за Сарой, намереваясь убить ее? Двадцать? Тридцать? И всегда в последнюю минуту Антония сдавалась – не хватало смелости. Только однажды она пошла до конца. Она все еще помнила бутылку с бензином, которую бросила в полуоткрытое окно, заблокированный замок, чтобы сестра не смогла сбежать. |
