Изменить размер шрифта - +
Реджеп стоял на пороге, молчал и со страхом смотрел на то, к чему я прикасался. Сотни маленьких скляночек, осколки стекла, ящики, брошенные в коробку кости, старые газеты, ржавые ножницы, пинцеты, книги на французском по анатомии и медицине, коробки, полные бумаг, фотографии птиц и самолетов, наклеенные на дощечки, стекла от очков, картонный круг, состоявший из семи разноцветных частей, цепи, швейная машина, за которой я в детстве играл в автомобиль, нажимая на педаль, отвертки, насекомые и ящерицы, приколотые к дощечкам, сотни пустых бутылок из-под ракы, на которых было написано «Управление по монопольной политике», различные порошки в аптечных пузырьках с этикетками и пробки в цветочном горшке…

— Это что, пробки, Фарук-бей? — спросил Реджеп.

— Да, возьми, если тебе надо.

Он не входил в комнату, наверное, потому, что боялся, и я подошел к нему, отдал их. Затем я нашел латунную табличку, на которой было написано, что доктор Селяхаттин принимает больных каждое утро с 8 до 12, а после обеда с 14 до 18. На мгновение мне захотелось забрать эту табличку с собой в Стамбул, но не ради развлечения, а на память, а потом я вдруг почувствовал отвращение, странную ненависть и боязнь прошлого и истории и бросил табличку к другим запыленным вещам. После этого я запер дверь. Когда мы шли с Реджепом на кухню, я увидел в лестничном пролете Метина. Что-то бормоча, он носил наверх наши чемоданы.

 

5

 

Я поднял чемоданы Фарука и Нильгюн, а потом разделся, надел футболку и летний костюм, взял свой туго набитый кошелек, спустился вниз, сел в старый ржавый «анадол» и уехал. У дома Ведата я вышел из машины. Не было никого видно, кроме служанки, работавшей на кухне. Я прошел через двор за дом, слегка толкнув окно, увидел в кровати Ведата и обрадовался. Я подпрыгнул, как кошка забрался в комнату и прижал голову Ведата к подушке.

— Ты что, сдурел?! — закричал он. Я засмеялся, у меня было хорошее настроение:

— Ну, что нового?

— Ты когда приехал? — спросил он.

Я рассматривал комнату, поэтому ответил не сразу. Все было как в прошлом году, включая фотографию вульгарной голой женщины. А потом я почувствовал нетерпение.

— Давай, — сказал я. — Вставай, парень, подымайся!

— Что можно делать в такое время?

— А что все делают после обеда?

— Ничего-о-о!

— Что, здесь никого нет?

— Не, все тут, и еще кое-кто приехал совсем недавно.

— И где все собираются?

— У Джейлян! — ответил он. — Она недавно приехала с родителями.

— Хорошо! Пошли туда!

— Да Джейлян еще не проснулась.

— Ну тогда пошли куда-нибудь еще, искупаемся хотя бы! — предложил я. — В этом году я еще ни разу не купался, потому что преподавал английский и математику всяким недоразвитым деткам текстильных фабрикантов и скупщиков металла.

— То есть ты хочешь сказать, что Джейлян тебя не интересует?

— Вставай, пошли лучше к Тургаю.

— Ты знаешь, что Тургая пригласили в молодежную баскетбольную команду?

— Меня это не интересует, я бросил баскетбол.

— Чтобы еще больше вызубривать, да?

Я ничего не ответил. Посмотрел на загорелое, здоровое, аккуратное тело Ведата и подумал: да, я очень много учусь, если я не буду первым в классе, мне будет сильно не по себе, и я знаю, что таких как я называют «зубрила», но у моего отца нет фабрики по производству конвейеров, и прядильной фабрики, во главу которой он поставит меня через десять лет, у него тоже нет; нет у моего несчастного отца и склада по приему металла, литейного цеха или пусть небольшого, но серьезного заказа из Ливии; и даже импортно-экспортной компании у него тоже нет.

Быстрый переход