|
Подумай, что пережила бедная миссис Стерк, когда его увидела; тебе нужно бы радоваться, что Чарлз Наттер не в Мясницком лесу, ни дать ни взять колода, и явится не как Стерк, а на своих двоих. Он жив-здоров — в этом я нисколько не сомневаюсь — и призовет Мэри Мэтчуелл к суду, чтобы ее упекли в каталажку и палач ее публично выпорол». Это взволнованное послание породило в голове миссис Наттер неопределенные, но страшные образы — что-то вроде нездорового бессвязного сновидения; она поняла только одно: со Стерком произошло какое-то из ряда вон выходящее несчастье.
В девять вечера взмыленные лошади примчали к парадной двери Стерка карету с великим доктором Пеллом, и лакей забарабанил так громко, что поднял бы на ноги и мертвого; дело хозяйское, полагал он, если не любят шума, пусть обивают войлоком дверной молоток. В сопровождении горничной, которая из почтительного страха не решалась говорить в полный голос, доктор широкими шагами двинулся наверх, в комнату Стерка; он не вынимал рук из муфты и, как было принято у медиков в те дни, не задавал вопросов и не медлил перед дверьми, ибо время свое ценил на вес золота. Невозмутимо мрачный, он взлетел по лестнице прямиком к постели пациента, вызывая среди тех, кто оставался за его спиной, а равно и тех, кто ждал наверху, испуг и легкую суматоху. Спустя мгновение горничная побежала вниз по улице к Тулу; он сидел дома приодетый, ожидая, что великий человек вызовет его на консультацию (это Тул любил). И, нахмурив брови и вскинув подбородок, Тул зашагал по тротуару в большой спешке, ибо знал, что временем, а также расположением духа оракула следует дорожить. А в клубе прислужник Ларри поставил пинту подогретого кларета у локтя старого Артура Слоу и, торжественно кивнув, шепнул что-то ему на ухо. — Хо!.. Клянусь Юпитером, джентльмены, прибыл доктор… доктор Пелл. Его карета стоит у дверей Стерков, говорит Ларри, и скоро мы узнаем, как у Стерка дела. И майор О'Нейл, произнеся: «Хей! хо-хо!» — встал и направился к выходу, а за ним, с пивной кружкой в руке, старый Слоу. У дверей гостиницы майор остановился и принялся рассматривать освещенный факелом экипаж, который находился неподалеку, под ветвями старого деревенского вяза; время от времени майор затягивался — чтобы не потухла трубка — и обменивался словом-другим со своим спутником. Последний также не сводил своих выцветших голубых глазок с кареты, свободную руку держал в кармане панталон, то и дело подносил к губам горячее бодрящее питье и охотно соглашался со всеми предположениями, которые высказывал майор. — Шесть очков! Проклятье! — вскричал Клафф (счастлив сообщить, что здоровье его от вчерашнего купанья не пострадало). — Снова всухую, ставлю полсотни. — Тул, полагаю, заглянет и сообщит, как там бедняга Стерк, — проговорил Паддок, метая кости. — Черт возьми, Паддок, не забывайте об игре… как пить дать, ему выпадет пятерка! Ну вот, проклятье , опять то же самое! Паршивые дела. В прошлый раз я прошляпил; вы защитили эту дурацкую шашку… и вот, клянусь Юпитером, это меня сгубило. Какая, к черту, игра, когда народ каждую минуту выходит поглазеть на докторскую карету и оставляет дверь открытой… я из-за этого продул… уже дважды продул всухую. Очень мило, конечно, но хотелось бы, чтобы те джентльмены, которые мешают играть, сами платили бы проигрыш. Проигрыш был невелик — в общей сложности около пяти шиллингов, а, кроме того, маленькому Паддоку везло не так уж часто. — Если хотите, капитан Клафф, я дам вам шанс отыграться, — сказал О'Флаэрти, который был достаточно трезв. — Ставлю гинею один к одному, что Стерк не протянет до завтрашних девяти утра, и два к одному, что он умрет до девяти вечера. — Благодарю… нет, сэр… при нем два доктора, и голова пополам… Вы очень любезны, лейтенант, но я предпочел бы не такое безнадежное пари, — ответил Клафф. |
