— Очень интересно.

Потом долгое бормотание и слова:

— Крестообразно, конечно.

Это доктор Диллон произнес у дверей, куда подошел, чтобы взять со стола еще одну свечу; когда он вернулся обратно, звуки речи снова слились в неразборчивое журчание, а затем послышалось совершенно ясно:

— Руку сюда.

И спустя несколько секунд:

— Держите здесь и следите, чтобы не капало.

Снова бормотание и, как почудилось миссис Стерк, слова:

— Теперь начинайте.

Надолго воцарилось молчание, секунда текла за секундой, миссис Стерк чувствовала, что еще немного — и она закричит; сердце ее припустило галопом, сухие побелевшие губы шевелились в немой молитве Создателю; голова шла кругом, колени подгибались; она различила отрывистый тихий разговор, и вновь наступила долгая тишина; потом громкий голос пронзительно выкрикнул имя… священное и ужасное… какое мы не примешиваем к историям, подобным этой. Она узнала голос Стерка, а тот продолжал отчаянно кричать: «Убивают… пощады… мистер Арчер».

И бедная миссис Стерк отозвалась снаружи дрожащим мучительным воплем и принялась с грохотом трясти ручку и изо всех своих скудных сил толкать дверь, все громче восклицая: «Ох, Барни… Барни… Барни… голубчик…  что они с тобой делают ?»

— О благословенный час! Мэм… это хозяин, это он сам говорит.

И служанка, вместе с миссис Стерк стоявшая в дверном проеме, побледнела и принялась восторженно благодарить Небеса.

Стали ясно слышны голоса врачей; они успокаивали больного, и он постепенно затих. Миссис Стерк слышала (или ей казалось), как он, словно спасшийся при кораблекрушении, повторяет обрывки молитвы; потом он, тоном уже более естественным для больного, ослабевшего человека, сказал:

— Я покойник… он это сделал… Где он?.. Он меня убил.

— Кто? — раздался хорошо знакомый голос Тула.

— Арчер… негодяй… Чарлз Арчер.

— Дайте мне чашку с кларетом и водой и ложку… ага, — сказал Диллон как обычно грубовато.

Миссис Стерк услышала шаги служанки, пересекавшей комнату, потом стон Стерка.

— Вот, примите еще ложку и пока помолчите. Все очень хорошо. Так, смотрите, чтобы он не соскользнул… довольно.

Тут доктор Тул приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы высунуть голову, и, осторожно удерживая миссис Стерк, произнес громким шепотом:

— Мы надеемся, мэм, все будет хорошо, если его не волновать; вам нельзя входить, мэм, и говорить с ним тоже… позже вас впустят, но сейчас его нельзя беспокоить; пульс очень ровный, но — понимаете, мэм? — осторожность прежде всего.

Пока Тул вел беседу у дверей, миссис Стерк было слышно, как доктор Диллон мыл руки, а родной голос Стерка, после долгого молчания звучавший так странно, сказал очень вяло и медленно:

— Возьмите перо, сэр… кто-нибудь… возьмите и пишите… записывайте, что я скажу.

— А теперь, мэм, он хочет говорить, — сказал Тул, уловив чутким ухом, что дело идет к разоблачению. — Мне пора, мой пост у постели . Сейчас нам уже можно и каламбур подпустить, мэм, раз к пациенту вернулась речь. И, вы ведь понимаете, вам туда нельзя… пока мы не скажем, что все в порядке… ну вот… положитесь на меня… слово чести, дела обстоят хорошо, на лучшее мы и не рассчитывали.

Тул очень сердечно пожал ее дрожащую ручку, а в его глазах мерцал добродушный огонек.

Тул закрыл дверь, и женщины еще некоторое время прислушивались к бормочущему голосу Стерка. Потом Тул выпустил из комнаты служанку, которая находилась внутри. Дверь снова закрыли и заперли на засов, воркующие звуки возобновились.