Терье, до этого качавшийся на табуретке, сел прямо и произнес:

— Обвал на Орлиной горе? Да, в самом деле, там был обвал, но никто точно не знает, когда! Думаю, что это было не так давно.

— Я так поняла, что Орлиная гора расположена за Йолинсборгом? — спросила Винга.

— Да, выше него. Между нами находится большое плато.

— Значит, ты считаешь, Эскиль, что крепость, о которой ты говоришь, должна быть выше? На плато? — спросила Винга.

— Да, разве это не ясно? Ведь выше постоянно дуют ветры, а это не подходит для ревматика.

— Подожди-ка, — сказал Хейке. — Между 1256 годом и временем господина Йолина прошло четыре столетия! Так что он не мог перебраться из старой крепости в новую.

— А я этого и не говорил, — сказал Эскиль. — Я не рассказал еще до конца, что было написано на переплетах.

— И что же?

— «Господин Йолин не хотел подвергать опасности свое здоровье, поэтому решил не строить так высоко, как это делали его предки. Но внизу ему тоже строить не хотелось». Ну, что вы на это скажете?

— Гм, — произнес Хейке. — Думаю, ты прав, мой мальчик. Мы должны побольше узнать об истории Эльдафьорда. Как же нам это сделать?

— У отца Ингер-Лизе есть эти записи, — торопливо заметил Эскиль, и Винга удивленно посмотрела на него. Что означала эта неестественная интонация?

Все были согласны в том, что уже поздно отправляться в Йолинсборг, поскольку вечером там бывало особенно неуютно. Хейке и Винга остались, конечно же, ночевать в доме Терье, и было решено, что Винга, легко находящая контакт с людьми, отправится с Эскилем к отцу Ингер-Лизе. Он не хотел отправляться туда в одиночку, опасаясь, что они снова накинутся на него. Винга была более обходительной и могла при желании обвести любого вокруг пальца.

Но сначала они решили осмотреть мальчика, Йолина.

И они все направились к нему. Сольвейг, нервничая, шла первой. В ее глазах светилась надежда.

Йолин не спал. И, чтобы мальчик не испугался, Эскиль сказал:

— Привет, Йолин! Это мои отец и мать. Мой отец доктор, и он очень добрый. Он хочет осмотреть тебя, чтобы помочь тебе.

Мальчика и в самом деле стоило заранее предупредить, потому что его могла напугать внешность Хейке.

— Я давал ему немного вот этого… когда боли у него становились нестерпимыми, — пробормотал Эскиль и показал Хейке лекарство — но так, чтобы стоящий в дверях Терье не видел этого.

— Морфин? Ты просто с ума сошел, как ты мог до такого додуматься?

Сказав это, он наклонился над Йолином и ласково заговорил с ним. Сольвейг и Эскиль рассказали о его болезни и о том, что все в деревне считают его помешанным.

Хейке тщательно осмотрел его, спросил, где у него болит, проверил у него слух и зрение, при этом шутливо говоря что-то, чтобы отвлечь внимание мальчика.

— А теперь, Йолин, полежи немного так, а мы к тебе скоро придем.

Они опять вышли на кухню. Сольвейг, стоявшая неподвижно во время осмотра, повернула теперь лицо к Хейке.

Он вздохнул.

— Эскиль оказался прав. У твоего сына опухоль мозга. Уже начали страдать внешние органы чувств.

— И что же можно сделать? — упавшим голосом произнесла Сольвейг.

— Ничего. У меня целительные руки, я попробую использовать свою силу, но за результат я не ручаюсь!

Она взяла его большие ладони в свои.

— Будьте милосердны к нам! Сделай все, что в ваших силах! Он кивнул.

— Теперь я пойду к нему один.