Жильбер сел, вежливо кивнул головой каждому гостю и даже с некоторой изысканностью принялся за меренги. Его глаза, блестевшие от удовольствия, встретились с моим взглядом. О, несомненно, он был когда-то привлекательным парнем. В конце ужина, когда мы пили кофе, месье Эльдер произнес неумелую речь. Он желал нас поблагодарить за то, что мы были его клиентами. Он уезжал в Коррез, где они с супругой намеревались открыть новый ресторан недалеко от города Брив-ла-Гайарда, где жили родители его жены. Он не хотел оставаться в городе, который подвергся такой коренной перекройке и, как он считал, потерял свою душу. Париж уже совсем иной, высказал он свое сожаление, и пока у него есть еще силы, он предпочитает открыть ресторан в другом месте и начать новую жизнь.
После этого грустного обеда в ресторане «У Полетты» я вышла на улицу вместе с Жильбером. Его присутствие действовало на меня ободряюще. Все соседи уже собирали вещи и переезжали. Перед каждым домом стояли телеги и фиакры. В конце следующей недели должны были приехать грузчики, чтобы забрать мою мебель. Жильбер спросил меня, куда я собираюсь отправиться. До этого момента я неизменно отвечала на этот вопрос: «Я поеду к моей дочери Виолетте, в окрестности Тура». Но, странно, я вдруг почувствовала, что с этим человеком могу быть самой собой. С ним не было нужды лгать.
И вот, мой дорогой, что я ему в тот день заявила:
— Я не уеду. Я ни за что не покину дом.
Казалось, он прекрасно понял, чем было вызвано это решение. Он покачал головой и не стал расспрашивать дальше. Он только добавил:
— Я к вашим услугам, мадам Роза. Я во всем вам помогу.
Я подняла на него глаза, изучая его лицо:
— Но почему же?
Он немного помолчал, поглаживая длинными грязными пальцами свою спутанную бороду.
— Вы редкий, исключительный человек, мадам Роза. Все эти годы вы поддерживали меня. У меня была нелегкая жизнь. Я потерял все, что мне было дорого. Я потерял состояние, дом и даже надежду. Но когда я с вами, я чувствую, что и в этом новом мире, которого я не понимаю, все же существует луч надежды.
Это была, несомненно, самая длинная речь, которую я от него слышала. Вы можете представить, как она меня взволновала, и мне было трудно найти нужные слова. Они никак не приходили мне в голову. И я ограничилась тем, что похлопала его по рукаву. Он улыбнулся и покачал головой. В его глазах светились радость и грусть. Я хотела расспросить его о дорогих ему людях, но между нами существовало взаимопонимание и уважение. Нам не требовались ни вопросы, ни ответы.
С этого момента я знала, что нашла того единственного человека, который не будет меня судить и который никогда не пойдет против моей воли.
— Работы скоро возобновятся, — объявил Жильбер, когда провожал меня домой.
Мы медленно шагали по обледенелым улицам. Александрина ушла раньше, когда мы были еще на реке. Она не попрощалась и даже не посмотрела в мою сторону. Я видела, как она, выпрямившись, уходила в северном направлении. По тому, как она угрожающе размахивала при ходьбе негнущимися руками, я поняла, насколько она сердита. Вернется ли она? Попытается ли меня остановить? И что я тогда сделаю?
В конце улицы Эрфюр, или, вернее, в том, что от нее осталось, мы заметили рабочих, и Жильбер проявил всю хитрость и осторожность, чтобы провести меня домой. Он отправился на поиски еды, а я села в своем тайном убежище, не снимая тяжелого и теплого манто.
У меня остается мало времени. Но я расскажу вам о том, что вы должны знать. Это очень трудно. Поэтому я все скажу попросту. Простите.
Я никогда не знала его полного имени. Все звали его месье Венсан, и я не знаю, было ли это его имя или фамилия. Вы, конечно, его не помните. Для вас он ничего не значил. Когда это случилось, мне было тридцать пять лет. Маменька Одетта умерла уже три года назад. |