"Вот мегера", — подумал Джованни, невольно пораженный ее злой проницательностью, но в то же время уязвленный и обиженный. Он нехотя спросил:

— Почему ты так думаешь?

— Просто это чувствуется по твоему тону, особенно если сравнить его с моим. Мы оба произнесли слово "ничего", но мы произнесли его совершенно по-разному. Я произнесла "ничего", так сказать, всем своим существом, ты же выдавил его из себя. Мой голос был глубоким, звучным, спокойным, свободным, твой же — сдавленным, неуверенным, безнадежным, слабым, дрожащим. Разве не так?

Все было именно так, до такой степени так, что Джованни, слушая надменный голос, описывавший ему его душевное состояние, почувствовал с новой силой всю тяжесть своего одиночества. Все же он через силу запротестовал:

— Да кто тебе это сказал? Тебе не кажется, что ты можешь ошибиться?

— Мне сказал это прежде всего мой слух, а он у меня очень тонкий. Ну а потом уже по твоему голосу я дорисовала себе полную картину.

— То есть?

— Ты сидишь дома совсем один, ты испугался одиночества, потому что ты не увидишься ни с кем ни сегодня, ни завтра, ни даже послезавтра, тебя охватила паника, ты лихорадочно искал, кому бы позвонить, и не нашел ничего лучшего, как позвонить мне, подумав при этом: "Позвоним-ка Аличе. Она, конечно, ведьма, но это все ж лучше, чем ничего". Разве не так?

Он попытался отшутиться:

— Единственная правда во всем этом, это то, что ты ведьма, настоящая ведьма.

— Нет, это неправда, а все остальное правда.

Джованни решил, что пора закругляться.

— Знаешь, что я думаю? — сказал он.

— Что?

— Что на самом деле ты страдаешь от одиночества не больше и не меньше, чем я. Что мы случайно оказались с тобой в одинаковом положении: я один и ты одна. И что твое "ничего" такое же, как и мое.

— Почему ты так думаешь?

— Хотя бы потому, что ты так быстро взяла трубку. Поэтому я предлагаю: давай встретимся и пойдем поужинаем вместе и поговорим об одиночестве в каком-нибудь ресторане.

В ответ он услышал язвительный смех:

— Видишь, как ты ошибаешься. Ты всегда ошибаешься. Я вовсе не чувствую себя одинокой, да и на самом деле я не одна. Знаешь, сколько народу здесь, рядом со мной слушает наш интересный разговор?

Джованни почувствовал, что краснеет.

— Как, разве ты не одна?

— Я ведь тебе и не говорила, что я одна. Я сказала тебе только, что ничего не делаю, и это правда. Но можно ничего не делать и в компании.

Рука Джованни потянулась к телефону; медленно, медленно он нажал на рычаг и прервал связь. Он лежал на спине, держа телефон на груди, и смотрел некоторое время на светящееся "У" рекламы, которое теперь было фиолетовым и наполняло комнату дрожащим аметистовым светом. Вот он сменился красным, и комната стала маленьким кровавым адом. Джованни снял с груди телефон, поставил его на ночной столик, встал с кровати и вышел из комнаты.

Ему казалось, что он сходит с ума и что лихорадочное дрожание света передалось его мыслям, которые бились теперь в его голове, как большая пойманная бабочка. Он ощупью прошел коридор, заглянул в кабинет и снова уселся на стул возле двери. В этот момент зазвонил телефон.

Он устремился назад в комнату, которая теперь была озарена желтым светом и походила на золотую пещеру, бросился ничком поперек кровати и снял трубку. Он услышал обиженный женский голос: "Это я, Карла. Вы что, забыли? Мы сегодня должны были встретиться еще час назад? У вас что-нибудь случилось? Я уже больше часа жду, я вам звонила, но сначала никто не отвечал, а потом было занято.