— Наконец-то, — сказала она и, не дожидаясь, пока Сильвио захлопнет дверцу, резко, порывистым движением тонких рук включила скорость и тронула машину. Сильвио смущенно заметил ей, что она напрасно дала гудок. Она, глядя вперед, пожала плечами.

— Я сделала кое-что похуже, — сказала она с натянутым смехом. — Взяла машину без спроса, мать ничего не знает…

Они быстро обогнули обелиск и выехали через ворота на длинную улицу, застроенную желтыми и красными домами, которая вела прямо за город. Амелия почему-то мчалась с большой скоростью, несмотря на ухабы и всякие препятствия. Сильвио особенно нравилось смотреть на ее маленькую ножку, которая нажимала на акселератор; движения ее были своенравными и нервными, и она давила педаль, как голову змеи. Они доехали до моста через реку, где им вдруг преградила дорогу выехавшая наперерез машине повозка, груженная землей; возчик дремал, лежа поверх груза. Амелия резко свернула, чуть не врезавшись в парапет, а потом, обгоняя повозку, высунулась, из окошечка и крикнула прямо в лицо одуревшему спросонья мужчине грубое ругательство.

— Какой… — И она повторила то же ругательство Сильвио.

В ее глазах сверкала злоба, ноздри раздувались, верхняя губа приподнялась над острыми зубами. Тем временем машина взяла подъем и наконец выехала на шоссе. Минут через десять Амелия, которая, вероятно, все обдумала заранее, отъехала уже довольно далеко от города, потом резко свернула на узкую проселочную дорогу, и машина, слегка покачиваясь и подпрыгивая на мягкой земле, спустилась в небольшую зеленую долину. Девушка резко затормозила, сняла шляпу и повернулась к Сильвио.

— Сейчас вы узнаете, — начала она, — почему я вчера плакала… Сильвио глядел на нее, раскрыв рот. — Я плакала, — продолжала она с горечью, — потому что мать дала мне пощечину…

— Ваша мать, — сказал Сильвио, смущенный, — очень беспокоилась, потому что вы опоздали…

Она рассмеялась со злостью.

— Беспокоилась, потому что я опоздала, — повторила она. — Еще бы, она ведь такой ангел… Да что там, вы же сами все понимаете! Конечно, она беспокоилась, но совсем по другой причине…

— По какой же?

— Да по той причине, — ответила девушка с наигранной непосредственностью, — что она с ума сходит от ревности… И я, зная это, закончила она с торжеством, — опоздала нарочно… Правда, я заработала пощечину, но по крайней мере хоть удовольствие получила.

Сильвио ничего не мог понять.

— Но кого же она ревновала? Не пойму…

— Да Джино же, черт возьми! — воскликнула девушка с живостью. — Неужто до вас не дошло? Разве вы не видели, как она на него поглядывала, когда мы вернулись?

Эти слова не рассеяли недоумения Сильвио. Напротив, он еще больше запутался, потому что теперь ему показалось, как иногда бывает во сне, что действующие лица поменялись ролями, оставшись при этом самими собой, такими же жалкими, с теми же застывшими лицами.

— Не понимаю, — повторил он. — Манкузо ваш жених… И к тому же мне показалось, что ваша мать искренне желает этого брака… Чего же ей ревновать?..

— И я еще считала его умным человеком! — воскликнула девушка с горьким торжеством. — Отчего люди ревнуют? Оттого что влюблены… Моя мать влюблена в Джино… Что тут удивительного?

— Да ничего… право, ничего, — сконфуженно пробормотал Сильвио.

— Однако я не знаю точно, — продолжала девушка, видимо сомневаясь, есть ли между Джино и моей матерью это самое… Вы меня понимаете? Быть может, да, а быть может, и нет… Я тысячу раз старалась в этом разобраться, но все без толку… Я знаю наверняка только одно: мать вынуждает меня выйти за Джино, чтобы удержать его при себе… Не потерять его…

— А Манкузо? — спросил Сильвио, который начинал привыкать к этому странному разговору.