— Это ты свой побег называешь «разошлись»?

При одном воспоминании о побеге я поежилась. Как только у меня тогда хватило сил?

— Да как ни назови… Я не хочу делить его с кем-то. Будь на его месте кто-нибудь другой — не знаю, но его… А может, просто возраст… не позволяет идти на компромисс.

— А я слышала — наоборот: максимализм — удел молодости. С годами начинаешь ценить счастье в любых количествах.

— Это кто как. А помнишь, ты говорила: прожить спокойно и с достоинством? Вот и пришлось выбирать: или достоинство, или счастье урывками.

— Ну, выбрала достоинство, а теперь мечешься как угорелая?

— Господи, Иза! Я так устала. Достоинство — это почти непосильно! — Чтобы не разрыдаться, я закусила губы.

— Как ты изменилась, Маринка! — проговорила Иза после недолгого молчания. — Рядом с этим Давидом просто другим человеком стала! Ты была всегда (не обижайся!) взрослым ребенком… нерешительным, робким, зависимым. А теперь — хозяйка! И знаешь, я думаю, он позвонит. Не сюда, конечно. На самом деле ему ведь ничего не стоит найти тебя.

— Чего ж он ждет? — почти закричала я.

— Но ведь он должен что-то тебе предложить. Тебя, такую, какая ты сейчас, в принципе не может устроить прежняя ситуация. Он это понимает. А на серьезные перемены нужно время.

Это звучало слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. А с другой стороны, надо знать Изу. Утешительная ложь отнюдь не ее стиль.

— Ты все в журнале работаешь? — как ни в чем не бывало спросила Иза, не давая сосредоточиться на заветном.

— До лета доработаю, а дальше — в школу. В редакции я чувствую себя не у дел. Особенно после всех событий.

— Да, — согласилась Иза. — Любимая работа много значит. Все неприятности забываются.

…Из родного подъезда я выходила со странным ощущением, будто сама жизнь ищет примирения со мной. На условиях компромисса. Не хочет возвращать мне Давида. Но и во мрак погрузиться не дает. Предлагает маленькие радости. Например, вечер со старой подругой. И как приятно убедиться, что ты еще кому-то нужна! А ведь, если разобраться, я свинья свиньей. Изе не звонила три месяца. То была слишком счастлива, то несчастна…

; А дети? В последнее время они видят меня или сидящей в позе отчаяния, или летящей к телефону.

— Выключите музыку! Не кричите! Тише! — шикает на них мама.

Надо бы сводить их куда-нибудь.. Но куда, например, я могу повести Дениса — взрослого парня? А вот Олег, хотя и моложе брата всего на два года, с удовольствием пойдет со мной в театр или на выставку. Илюшку возьмем. Пообедаем в каком-нибудь кафе. Как раньше, до Давида… Первый раз с момента переезда с Каменщиков я испытала некоторое облегчение…

…Мама открыла мне со скорбным лицом. В прежние времена за этим последовал бы монолог, но сегодня она молчала. Причину скорби я вычислила быстро: на часах начало двенадцатого, а Дениса нет дома.

— Представь, я уже час звоню ему на мобильный, а он только отмахивается: подожди, не мешай!

Я бросилась к телефону и без всяких предисловий выкрикнула в. трубку:

— Немедленно домой!

— Ну ма. — Мне показалось, что суровый тон не произвел на сына ни малейшего впечатления. — Пять сек. — Потом посовещался с кем-то и вдруг спросил: — А где ты была?

— Это тебя не касается! — Я задыхалась от раздражения.

— Вот ща милиция приедет, разберется, кого что касается, — ответствовал мой сын, и на этот раз я сообразила, что он пьян.