– Сердце? – усмехнулся Гранвилл, и от этой усмешки у Свенссона похолодела спина. – Мое сердце будет отдано моей дражайшей супруге, так, кажется, принято говорить. А святой Саул… – Гранвилл указал на одну из деревянных статуй. – Это он, если не ошибаюсь, в львиной шкуре на плечах?

Святого Саула называли Львом Пустыни – когда его бросили на арену голодному льву, он укротил хищника словом божьим. Свенссон кивнул; Гранвилл быстрым шагом прошел к статуе и молниеносным движением пригвоздил смятый памфлет к ее лбу. Все это время в его руке был маленький нож.

Прихожане ахнули. Храм наполнился возмущенными возгласами, но Гранвилл улыбнулся, и стало тихо. Его лицо было искажено такой гримасой, что Свенссону было больно смотреть. Равена издала едва слышный вздох, и ее пальцы побелели, стискивая спинку скамьи.

– Пусть святой Саул и все благоразумные и верные королю горожане, – отчетливо проговорил Гранвилл, – выдадут мне этого Робина Хонни, или кто там скрывается за этим именем. Государь отправил меня сюда, чтобы я нашел этого бунтаря и подстрекателя и заставил образумиться тех его поклонников, которые останавливают работу шахт и выдвигают странные требования. Если я найду его сам, то уверяю, городу это не понравится. Городу будет больно.

В груди Свенссона вдруг шевельнулось то самое чувство, которое много лет назад взяло его за руку и привело в семинарию. Ощущение прикосновения ласковых родительских рук к голове было пронзительным и реальным. «Не я иду, Двое ведут меня», – подумал он.

Ньют Гранвилл приехал сюда усмирять Север и убивать северян. Свенссон знал, что будет дальше, и не хотел видеть горожан и их детей распятыми на столбах вдоль большого тракта. Равена закусила костяшку указательного пальца, чтобы не закричать, – детская привычка, за которую Свенссон когда-то корил ее.

«Все будет хорошо, маленькая, – подумал он, словно Равена могла услышать его мысли. – Пока он будет заниматься мной, тебе помогут сбежать на юг».

– Двое поругаемы не бывают, – с достоинством произнес Свенссон и добавил, словно делал шаг в пропасть: – Что ж, сьор Гранвилл, вот он я, Робин Хонни.

Гранвилл посмотрел на декана так, будто тот снял штаны – он ожидал чего угодно, только не этого. Он был действительно удивлен. Люди из его охраны сделали несколько шагов в проход между скамьями. Равена вздрогнула, всем телом подаваясь вперед, к кафедре, желая уже не прятаться от беды, а закрыть Свенссона собой.

– Я и подумать не мог… – начал было Гранвилл, но в это время во втором ряду воздвиглась громадина – местный мясник Джемми Бринн выпрямился и пророкотал:

– Я Робин Хонни!

– Сядь… – прошептал Свенссон.

У Джемми была жена и пятеро детей, он не мог совать голову в петлю. Его сосед, пивовар Эндрю, с которым Джемми ругался каждый день чуть ли не до драки, встал и, скрестив руки на груди, негромко признался:

– Я Робин Хонни, сьор. Вы же меня ищете?

Гранвилл побледнел. Поднялись близнецы Аркрайт, которые работали в почтовом отделении, и в один голос выпалили:

– Я Робин Хонни!

И вскоре все прихожане собора, мужчины и женщины, дворяне и простолюдины, стояли перед Ньютом Гранвиллом и кричали:

– Я Робин Хонни!

И Равена тоже поднялась со скамьи. Она смотрела на навязанного жениха с такой ненавистью, что у Свенссона заныл висок. Он и подумать не мог, что его Равена, девочка, которая таскала лягушек в карманах и лазала за яблоками через ограду, может так смотреть.