– Да, – подхватил Майлс, – так что я говорю?

Тут, покачав головой, вступил Бен Тэйер, медленно и торжественно.

– Если бы ты хоть секунду не лез на рожон, Майлс, – затянул он, если бы попытался понять...

– Прошу вас, – вмешался доктор Маас. – Прошу вас, джентльмены, – с укором добавил он. – Хочу, чтоб вы знали только одно. На самом деле я вовсе не медик и мои интересы лежат, так сказать, больше в области психиатрии. Правда, я, конечно, мог бы, как вы предложили, его осмотреть, но такого желания у меня сейчас нет. И, к радости мистера Оуэна, должен заявить, что обследование ему и не требуется. Даю слово.

– А доктору Маасу, без сомнения, можно верить, – заключил Майлс.

Осторожно согнув ноги в коленях, он встал и заметил на лицах окружающих облегчение. – Будьте как дома, доктор, и пройдите-ка вон туда. К буфетной стойке. За еду не ручаюсь, но выпивка там весьма недурна.

Доктор усмехнулся и стал удивительно похож на пухлого непослушного мальчугана.

– Восхитительное предложение, – ответил он и немедля направился к стойке.

Эйбл последовал за ним, и Майлс увидел: прежде чем доктор дошел до нее, сигара Эйбла едва не обожгла ему ухо. Эйбл проводил на кушетке психоаналитика три часа в неделю и по крайней мере еще столько же у своего прилизанного и упитанного врача с Парк-авеню, обрушивая на него потоки пугающих и нерегулярно проявляющихся симптомов. “Доктор Маас, подумал не без сочувствия Майлс, – кажется, попался, а ведь он и не подозревает”.

Все, кроме Ханны, уже отошли от дивана и исчезли в людском водовороте. Она с ужасом продолжала сжимать его пальцы.

– Ты УВЕРЕН, что тебе лучше? – спросила она. – Знаешь, если ты что-то чувствуешь, скажи мне.

Он действительно что-то чувствовал. Каждый раз, когда она к нему прижималась, чувствовал, что его опутывают паутиной, и начинал бешено вырываться.

А ведь еще недавно казалось, что все хорошо. Она была прекрасна, и он решил, что с ней они заживут по-иному. Одновременно вставать, вместе завтракать, разговаривать только друг с другом – эту нескончаемую рутину семейной жизни вначале можно было терпеть. До тех пор, пока он был пленен ее красотой. Но через год красота стала слишком привычной, наступило пресыщение, и рутина превратилась в непосильную ношу.

Без памяти он был четверть часа. Интересно, разговаривал ли он в это время, говорил ли что-нибудь о Лили – можно было что-то заподозрить. Но пусть даже и говорил, надо же готовить Ханну к удару.

А для нее это действительно будет удар. Он представил себе картину зрелище не из приятных.

Майлс сбросил ее руку.

– Все в порядке, – сказал он, а затем не смог удержаться и добавил:

– ..будет, если ты прекратишь устраивать здесь эти еженедельные домашние спектакли и я смогу наконец спокойно отдохнуть.

– Я? – неуверенно спросила Ханна. – При чем тут я?

– При том. Все из-за твоего идиотского желания играть радушную хозяйку и всеобщую подругу.

– Но ведь это ТВОИ друзья, – возразила она.

– Пора бы знать, что больше они мне уже не друзья. По-моему, я тысячью различных способов давал понять, как их всех ненавижу. Всех вместе и каждого в отдельности. Никакие они не друзья. Так почему я должен раз в неделю кормить их и развлекать, когда могу просто отдыхать?

– Не понимаю, – ответила Ханна. Казалось, она вот-вот расплачется.

– Конечно, я знаю, ты купил здесь дом, чтобы тебе не мешали, но ведь это ты...

Паутина вновь начала его обволакивать, и он решил поставить точку:

– Ладно.