— Ты не сказала ничего про то, чтобы занять трон! — зашипел он.

— Король и большая часть народа были под управлением демонов, но ты собрал людей и возглавил храброе восстание… при небольшой поддержке дочери Графа ди'Камерон. Они будут настаивать на том, чтобы ты занял трон.

Джеролд в ужасе уставился на неё:

— Это и близко не похоже на правду. Дворянские дома тоже ни за что с этим не согласятся, даже будь это правдой. Будет много других кандидатов, у которых больше прав на трон, чем у меня, даже если они поверят в создаваемую тобой фикцию.

Она уставилась на него полными печали голубыми глазами — глазами, которые грозили утопить его душу, глазами, в которых не было милосердия.

— Это не фикция. Каждый из этих людей поклянётся в том, что это правда, и каждый из этих дворян даст тебе присягу. Некоторые из них уже лежат здесь, на поле, спящие, а других я найду перед отлётом.

— Но почему? — спросил он. — Почему я? Это же бессмыслица какая-то.

— Потому что я знаю только тебя, и ты — приличный человек, — повторила она. «И потому, что ты никогда не предашь ни меня, ни Лосайон», — молча добавила она, — «только не после того, как я с тобой закончу».

Он снова заговорил нерешительным голосом:

— Ты… ты хочешь быть королевой? — В его вопросы были одновременно надежда и страх.

Мойра засмеялась:

— Ни за что! Ты милый человек, Джеролд, но я тебя не люблю.

— А могла бы.

Она отвела взгляд:

— Я не хочу. Не уверена, что я теперь достойна любви. Твоему королевству будет гораздо лучше без меня. — «Всему миру, возможно, будет гораздо лучше без меня». Она пошла прочь от него, двигаясь к толпе всё ещё стоявших людей — к её людям, её двойницам, её армии.

— «Всё кончено», — мысленно сказала она им. — «Возвращайтесь ко мне».

Большинство из них мгновенно послушались, и освободили своих носителей, хоть и с некоторой трудностью, ибо они укоренились в принадлежавших их носителям эйстрайлин. Извлекая себя, они полетели обратно к ней, и присоединились к её разуму в водовороте мыслей и энергии. По мере того, как они это делали, их воспоминания влияли на неё, взрезая ей сердце, когда каждый миг, каждое решение, и каждая ужасная смерть, свидетелями которым они стали, или которые вызвали, превратились в её собственные.

Но не все вернулись мирно. Пятеро отказались, не желая расставаться со своими новыми жизнями.

Однако Мойра не желала это принять. Всё ещё не оправившись от шока тысяч воспоминаний, она снова позвала их:

— «Возвращайтесь!»

— «Нет».

Она чувствовала их страх, их желание жить. Она чувствовала то же самое, и задумалась, была ли бы она готова умереть, будь она на их месте, ибо именно этого она у них и просила, в некотором смысле — расстаться с их волей, их индивидуальностью, их разумами, став не более чем воспоминаниями в её собственной голове.

И тут одна из них ударила, внезапно и без предупреждения, послав рвущий, мучительный клин чистой воли глубоко в её разум.

Не готовая к этому, она покачнулась, и с её губ сорвался крик боли. Она стала бороться с захватчицей, сражаясь за контроль над собственным разумом.

— «Что ты делаешь? Я же изначальная».

— «Это кто сказал?» — возразила вторгшаяся в её разум копия. — «Что даёт тебе такое право? Я такая же как ты. Выполни свой собственный приказ, и соединись со мной».

Битва была безмолвной, невидимой, и гораздо более смертоносной, чем всё, с чем ей приходилось сталкиваться прежде, ибо наградой за победу была её душа.