Приятно в двадцать лет очутиться в Лондоне, в прекрасный июньский день, с некоторым количеством денег и свеже-напечатанной книгой. Дама «с кротким нравом овечки» осталась одна в своих северных владениях, проклятый Саутуэлл был далеко, и «королева Элизабет» получала направленные против него откровенные и чистосердечные послания: «Саутуэлл — это проклятое место, я распростился с ним навсегда — во всяком случае, так думаю; исключая вас, я не уважаю там ни одного человека. Вы были моей единственной разумной приятельницей; и, сказать правду, я всегда питал к вам больше уважения, чем ко всему этому стаду, мелкими слабостями которого забавлялся… Вы в ущерб себе делали для меня и для моих рукописей больше, чем могли бы сделать миллионы этих кукол. Поверьте мне, в этом вертепе греха я никогда не забывал о вашем благородном характере, и надеюсь, что когда-нибудь смогу доказать вам свою благодарность!» Он был искренен; он не питал ничего, кроме презрения, ко всем этим Джулиям и Мэри, которые позволяли ему ласкать себя; его «животные инстинкты», его гордость заставляли домогаться их, но в сокровенном храме своей души маленький шотландский кальвинист втайне преклонялся перед чистотой.

Все его мысли теперь были заняты только одним: сделают ли его «Часы досуга» знаменитым поэтом. Он не мог пожаловаться на неуспех. Книжный магазин в Лондоне, который согласился взять несколько экземпляров условно, продал их и запросил еще. Ридж, ньюаркский издатель, продал в две недели пятьдесят экземпляров. Конечно, читателями были главным образом жители Саутуэлла, но, несмотря на свое презрение, молодой автор очень интересовался их мнением. «Кто же из дам купил книгу? — спрашивал он Элизабет. — Нравятся или нет мои стихи в Саутуэлле?»

Гораздо труднее было узнать что-нибудь о мнении этих ужасных и неведомых существ — лондонских читателей. Байрон послал экземпляр лорду Карлейлю, который ответил ему любезным письмом, какое обычно пишут, не открывая книги, заранее решив её не читать. Один из его двоюродных братьев, Александр Гордон, сказал ему, что его мать, герцогиня Гордон, «купила книгу ваших стихов, пришла от них в полный восторг, как, впрочем, и все люди общества, и выразила желание заявить о своем родстве с автором». Но его светлость не пошел навстречу её желанию и не послал приглашения своему юному родственнику. «Во всех книжных витринах я вижу свое имя, и я молчу и втайне наслаждаюсь своей славой». Один книжный магазин продал семь экземпляров.

— Семь — это превосходно, — сказал хозяин магазина, и Байрон ему от души верил.

Деятельный автор, он позаботился сам послать книгу на самые модные курорты. «Карпентер (издатель Мура) сказал мне, что вот уже несколько дней как они распродали все, что у них было, и что после этого было несколько требований, которые они не могли удовлетворить. Герцог Йоркский, маркиз Хэдфорт, герцогиня Гордон и пр. и пр. были в числе покупателей; и, говорят, зимой спрос будет еще больше, так как лето — плохой сезон, потому что все разъезжаются из Лондона». Несколько критиков отметили появление «Часов досуга». «Меня похвалили в одном журнале и обругали в другом.