Но больше всего её беспокоил вот какой вопрос: теперь, когда Байрон окончил свое учение, позовет ли он её жить с ним в Ньюстеде и вести хозяйство в его доме?

«Дорогая миледи, — писал он ей, — у меня нет кроватей ни для Хэнсона, ни для кого бы то ни было в настоящий момент… Я буду жить сообразно с моими привычками и в полном одиночестве, насколько это возможно. Когда комнаты будут отделаны, буду счастлив видеть вас у себя. В настоящий момент это непристойно и неприятно для нас обоих. Вы не можете обижаться на то, что я намереваюсь привести свой дом в обитаемый вид. В марте (или самое позднее в мае) уеду в Персию, и вы будете хозяйкой дома до моего возвращения».

Он действительно застал Ньюстед в невообразимо запущенном виде. Его дуб в парке, дерево, с которым была связана его судьба, погибал, заглохший от сорной травы. Он бережно высвободил, выходил и вернул его к жизни. Ремонтировать все аббатство было бы разорительно да и бесполезно. Он отделал себе спальню, посреди которой стояла огромная кровать с колоннами и балдахином, с раздвигающимися китайскими занавесями; повесил на стены несколько портретов боксера Джэксона в его роскошном голубом костюме, портрет старого Меррея, единственного существа, которое он любил «вместе с его собаками»; виды Харроу и кембриджских колледжей; там были Кинг, Тринити и иезуитский колледж. У него была странная потребность окружать себя привычными божками. Не потому ли, что ребенком жил с таким чувством одиночества и покинутости? Он начинал с того, что ненавидел новые места, новых людей. Но после того как осваивался с ними, начинал любить их, как элементы самого себя. Из окон видны были заросшее камышом озеро, лебеди, зубчатые укрепления Злого Лорда и прекрасные холмы с вырубленными деревьями. Дверь из спальни выходила в комнату с привидением, в пустую с каменным полом комнату, где время от времени ночью пугливая служанка встречала монаха в черном клобуке. Внутренняя лестница вела в другую комнату, служившую ему рабочим кабинетом и гостиной. Несколько комнат было обставлено для друзей. Все остальное — огромные сводчатые коридоры, бесчисленные кельи, расположенные кругом всего дома, — оставалось заброшенным и пустым.

Как он любил Ньюстед! Он не уставал мечтать, то лежа на софе, где проводил почти целые дни, сочиняя стихи, подыскивая рифмы, то в саду, где ему доставляло удовольствие писать, опершись на ствол дуба, срубленного Злым Лордом, ствол, который ему теперь служил естественным пюпитром, увитым плющом.

Он не хотел знакомиться с владельцами соседних замков; кое-кто явился к нему с визитом, но он не подумал ответить на эти визиты. Он принял приглашение на обед в Эннсли; Джек Мастерс, встретившись с ним как-то в поле, пригласил его с добродушной бесцеремонностью человека, преданного спорту, несмотря на то, что знал о его прошлом увлечении. Байрон хотел подвергнуть себя испытанию встречи со своей М. Э. Ч., превратившейся в миссис Чаворт-Мастерс.

«Я обедал недавно рядом с женщиной, которой ребенком был предан так, как только могут быть преданны дети, и гораздо больше, чем может позволить себе взрослый мужчина. Решил держаться мужественно и разговаривать хладнокровно; но как только её увидел, все мое мужество и беспечность пропали, и я ни разу не разомкнул губ, чтобы улыбнуться, не то что заговорить, а миледи держала себя почти так же нелепо, как я, отчего мы оба привлекли внимание общества гораздо больше, чем если бы вели себя с непринужденным равнодушием.