— Как бы мне хотелось, чтобы вы поговорили с ним так, как разговариваете со мной, мистер Грант! — продолжал Дейви, полагавший, что то, что приносит пользу ему самому, непременно должно приносить пользу и всем остальным.

Последнее время мальчик проводил с отцом ещё больше времени, чем обычно, и, должно быть, рассказы сына заставили графа снова вспомнить о Донале и его убеждениях. Какой бы слабой ни была его воля и как бы сильно ни омертвела его совесть, разум лорда Морвена пока оставался живым и деятельным. Чуть позже в классную комнату заглянул дворецкий и сообщил, что его светлость желает побеседовать с мистером Грантом, когда тот закончит заниматься с Дейви.

Поднявшись к графу, Донал увидел, что тот совсем ослабел, но почему — то стал гораздо больше похож на обычного живого человека. Лорд Морвен указал ему на стул и почти сразу же заговорил. Его слова вызвали у Донала крайнее изумление.

— Мистер Грант, — начал лорд Морвен, — я знаком с вами достаточно давно и полагаю, что неплохо вас знаю. Мне хотелось бы поговорить с вами. Можете считать это моей странностью или объяснять это желание моим нынешним нездоровьем; отчасти же оно продиктовано тем, что мои собственные взгляды не совпадают с воззрениями пресвитерианской церкви, а в округе нет ни одного англиканского священника. Как бы то ни было, мне хотелось бы с вами побеседовать — больше для того, чтобы понять свои собственные убеждения, нежели надеясь получить от вас то, чего вряд ли следует ожидать от человека ваших лет.

Донал ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Он не верил графу, а ничто не заглушает в нас желание говорить так, как недоверие к собеседнику. Однако лорд Морвен даже не подозревал, что ему не верят, и нисколько не сомневался, что молодой учитель с готовностью примет любую точку зрения, которая потребуется. Из прошлого опыта он узнал о Донале ничуть не больше, чем о себе самом.

— Меня волнует вопрос, от которого миру уже давно пора устать, — продолжал граф, — но который почему — то бесконечно интересует и, должно быть, всегда будет интересовать людей определённого сорта. Я имею в виду свободу воли. Насколько свободна человеческая воля? И можно ли называть её свободной, признавая, что всей вселенной правит Бог?

Тут он остановился, но Донал продолжал сидеть молча, так что через несколько минут граф даже слегка повернул к нему голову и приоткрыл глаза, которые закрыл было для того, чтобы ничто не мешало ему нанизывать слова друг на друга и с удовольствием к ним прислушиваться. Он уже начал сомневаться, что Донал действительно сидит возле его кровати, и подумал, не привиделся ли ему учитель, как и другие фантазии, почти не отделимые от реальности. Однако взглянув и убедившись, что тот рядом, он успокоился и продолжал:

— Конечно, я не ожидаю от вас столь же полного и чёткого мнения, какое мог бы услышать от более зрелого человека, всю свою жизнь посвятившего метафизике и прочитавшего всё, что когда — либо было написано об этом предмете. Однако мне кажется, что вы тоже уделяете значительное время подобным размышлениям.

Граф говорил спокойно и ровно, почти не меняя интонации. Его глаза были закрыты. Казалось, он читает какую — то книгу, спрятанную внутри.

— В жизни мне пришлось столкнуться с многими вещами, серьёзно поколебавшими мою уверенность в общепринятых взглядах, — сказал он. — Скажите, вы верите в то, что свободная воля существует?

Он замолчал, ожидая ответа, но Донал чувствовал, что совсем не готов ему ответить.

— Ваша светлость, — наконец сказал он, — я не думаю, что способен изложить свои воззрения вот так, без подготовки.