|
Они всегда отгоняют от себя зло, отправляя его подальше, чтобы оно причиняло вред не им самим, а кому — нибудь другому. Они расчищают вокруг себя место, оттесняя притоны разврата куда — нибудь с глаз долой, не думая о том, что меньше притонов от этого не становится; они просто теснятся друг к другу всё ближе и от того становятся всё хуже. Понятно, что такие люди без содрогания слушают разглагольствования о надобности выбросить из мира тех, кому они сами не позволяют приклонить в нём голову. И в этом мире они обращаются с грешниками так, как, согласно старому богословию, их собственный Бог будет обращаться с ними в мире грядущем, сохраняя им жизнь для того, чтобы они грешили и страдали. Что ж… Кто — то приносит яркий светильник собственного ума, кто — то — коптящий фитиль своей жизни, но все мы отбрасываем тень Бога на стену вселенной, а потом либо верим в эту тень, либо нет.
Донал всё ещё размышлял, когда добрался до замка, но так и не решил, что ему предпринять. Проходя через маленький дворик по пути к своей башне, он вдруг заметил, что миссис Брукс смотрит на него из окна своей комнаты и знаками просит его зайти. Он немедленно поднялся к ней. Забегая вперёд, скажу, что она хотела поговорить с ним именно об Эппи. Подумать только! Как часто новую планету, важную истину или какой — нибудь научный факт открывают одновременно в нескольких местах, находящихся далеко — далеко друг от друга!
Миссис Брукс пододвинула Доналу кресло и принесла ему стакан молока. Она и не подозревала, что странное выражение его лица (которое она приняла за усталость) на самом деле было вызвано той же самой заботой, которая мучила её саму.
— Так, конечно, не делается, — начала она, — чтобы взрослая женщина вроде меня советовалась с молодым джентльменом вроде вас, да ещё и по такому делу… Но, как говорится, одна голова хорошо, а две — куда лучше. И если мы с вами не потолкуем обо всём хорошенько да не обмозгуем, как тут быть, беды нам точно не миновать! Да вы не бойтесь, сэр, может, ещё и придумаем чего, пока не случилось самого худшего, — хоть о самом — то худшем и думать страшно, уж больно дело тайное и нехорошее… Видите ли, сэр, тут у нас двое задумали влюбляться, шептаться да глупости всякие городить. Как дети малые, право слово! А ведь и правда, несмышлёные ещё! И один не лучше другого! Только девчонка — то больше виновата, чем его светлость! Ведь и умнее она, и лучше него знает, что из таких дел потом получается! Эх и дурочка же она бестолковая! — воскликнула миссис Брукс, всплеснув руками, и замолчала, горестно раздумывая о легкомыслии юной Эппи.
Она была весьма румяной, полноватой, приятной на вид женщиной чуть старше сорока лет, с густыми тёмно — рыжими волосами, гладко зачёсанными назад. И внешность, и душа таких женщин дышат спокойной прелестью, а их присутствие неизменно разрушает недобрые замыслы и улаживает вспыхнувшие ссоры. В молодости она осталась вдовой и отказала многим, кто к ней сватался, решив, что одного супружества ей будет вполне довольно. Она сочла мужа достаточно хорошим, чтобы не заменять его другим, а супружество — слишком нелёгкой заботой, чтобы ещё раз на него решиться. Когда она усаживалась напротив, разглаживала на коленях передник и поднимала на собеседника ясные голубые глаза, только очень подозрительный или очень несчастный человек не проникся бы к ней доверием. Умело правя своим маленьким королевством, миссис Брукс привычно смягчала удары судьбы, разводила стычки и усмиряла разбушевавшийся гнев. Она была не похожа на обычных властных матрон — домохозяек в чёрном шёлке и кружевах и чаще всего носила простое ситцевое платье, очень чистое, но нисколько не импозантное. В любую минуту она готова была засучить рукава, чтобы показать новенькой служанке, как справиться с тем или иным делом, а то и заменить кухарку или горничную, если той нездоровилось или просто надо было отдохнуть. |