Ригенштейн сузил глаза.

— Скажи, Баррингтон, ты когда-нибудь участвовал в представлениях?

— Исключительно перед жюри, — ответил Стоун. — Нет, ошибся. Однажды я играл главную роль — будучи в старшем классе в школьном драматическом клубе.

— Как считаешь, тебе удалась эта роль?

— Я… ну, участники заслужили бурные аплодисменты, причем, три вечера подряд.

— Могу побиться об заклад, что ты сыграл очень хорошо, — сказал Ригенштейн. — Я знаю толк в актерах, и думаю, ты — прирожденный актер. Ты неплохо смотришься, голос у тебя с резонансом, и вообще, ты производишь положительное впечатление.

Стоун удивился.

— Что ж, благодарю, мистер Ригенштейн; из ваших уст — это высшая похвала.

— Будь добр, зови меня просто Луи, — сказал он.

— Спасибо, а я — Стоун.

— Стоун, если ты когда-либо пожелаешь оставить свою профессию, дай мне знать, и я открою тебе двери в мир кино. Конечно же, не на ведущие, но хорошие роли второго плана. Мне доставит удовольствие видеть, что у тебя получается, и я уверен, у тебя получится. Главные роли вряд ли. Тебе, кажется, чуть больше сорока?

— Ты не ошибся.

— Чтобы стать звездой, нужно много времени, но ты будешь пользоваться большим спросом на проходные роли.

Стоун засмеялся.

— Не уверен.

— А я ничуть не сомневаюсь; ты будешь очень хорош.

— Хорошо, Луи, если я решусь бросить свою карьеру, ты будешь среди первых, кто узнает об этом.

Ригенштейн встал, снял куртку, скинул ботинки.

— Надеюсь, ты извинишь меня, но мне следует немного поспать, — сказал он. — Я бы посоветовал тебе сделать то же самое. Когда мы доберемся до Лос-Анджелеса, будет раннее утро.

Без долгих слов он растянулся на диванчике, закрыл глаза и быстро уснул. К нему подошла бортпроводница и накрыла его легким одеялом.

Стоун вернулся на свое место, снял ботинки и куртку, взял, оказавшееся кашемировым, одеяло, и наклонил свое кресло под максимальным углом. Свет в салоне сделался мягким, приглушенным и он стал рассматривать звезды через иллюминатор, стараясь не думать об Аррингтон.

3

Стюардесса разбудила Стоуна, и он привел спинку кресла в вертикальное положение. Взглянул на часы. Потом посмотрел в окно иллюминатора. Наступал рассвет.

— Мистер Ригенштейн интересовался, не желаете ли вы позавтракать с ним? — спросила молодая женщина.

— Конечно.

— Если желаете сначала освежиться, пройдите вон туда, — добавила она, указав на дверь.

Стоун зашел в туалетную комнату, оказавшуюся больше тех, что ему доводилось видеть на борту других самолетов. Здесь даже имелся душ. Он выбрал из набора зубную щетку и почистил зубы, затем причесался, накинул куртку и прошествовал туда, где Луи Ригенштейн уже приступил к завтраку, уплетая аппетитную с виду яичницу.

— С добрым утром! — сказал Ригенштейн. — Хорошо выспался?

— Великолепно.

Появилась стюардесса.

— Что закажете, мистер Баррингтон?

— Всего лишь апельсиновый сок и кофе, — ответил он. — Я слишком поздно ужинал.

Не прошло и минуты, как на столе появились напитки.

Ригенштейн взглянул на часы.

— Мы должны приземлиться через полчаса, — сказал он.