Те человеческие слабости, с которыми в реальной жизни с трудом, но удается примириться, в телевизионном воплощении предстают вопиющими. Люди выглядят полными идиотами. Даже я и то наверняка показался бы таким на экране.
Надо же, все человеческое мне чуждо.
До падения с велосипеда я считал правильным проводить вечера с семьей. Но поскольку так называемый «организованный досуг» претил мне до отвращения, то едва ли не все вечера я просто торчал дома. Мы ужинали, смотрели детскую передачу, укладывали Грегуса, потом снова усаживались перед телевизором с более или менее интересной газетой и так коротали время, пока часы не показывали, что уже можно начинать оплачивать счета в Интернете. Счетов всегда было завались. Электричество и коммунальные платежи, телефон, подписка, слесарь, детский сад, уж не говоря о теннисном клубе Нордберга, у которого мы регулярно покупали шестьдесят четыре рулона туалетной 6умаги с доставкой на дом. Нам нравился такой порядок: пожилые люди поддерживают себя в хорошей форме, они играют в теннис, а когда не играют и не ухаживают за кортом, то развозят по окрестным домам туалетную бумагу и тем самым нарабатывают на свой клуб. Для них это вроде работы. И все довольны: они активно участвуют в жизни, а мы получаем бумагу для известных гигиенических процедур. Дудки, говорю я теперь с дьявольской усмешкой, свой последний счет я уже оплатил. А больше никогда ничего оплачивать не стану. Ни через Интернет, никак. Я буду жить бартером, воровством и лесом. А когда меня не станет, лес подпитается мной. Таков уговор.
Я засыпаю в гостиной прямо в одежде, но просыпаюсь оттого, что на веранде кто‑то возится с замком. Не дыша я сажусь на диване и, как зачарованный, перенимаю опыт. Всего через несколько минут, так и не произведя сколько‑нибудь значительного шума, в комнату уже заходит мужчина. Он зажигает фонарик на лбу и осматривается. Проходит время, прежде чем он замечает меня.
– Добро пожаловать к нашему очагу, – говорю я.
Он вздрагивает, но довольно быстро берет себя в руки.
– Ничего не бойтесь, – говорит он. – Я никого не убиваю, я сейчас уйду. Смотрите, я уже ухожу, – тянет он, отступая к двери.
– Да ладно, – приглашаю я, – заходи, – а сам выхожу на кухню поставить воду для кофе.
– Тебе кофе? – кричу я.
– Спасибо за приглашение, – отвечает он. – Прям не знаю. Мне бы лучше, наверно, пойти дальше.
– Посиди немного, – говорю я и протягиваю ему руку. – Фамилия моя Допплер. Андреас Допплер.
Он несколько сбит с толку, вижу я, но после короткой внутренней борьбы все же протягивает руку в ответ.
– Рогер, – представляется он.
– Просто Рогер?
– Имя я поостерегусь называть, – говорит он, – но меня еще зовут Железным Рогером, я прежде по железу работал.
– Интересно, – отвечаю я.
– Ты понял, что я собирался сделать? – спрашивает он.
– Да, – отвечаю я.
– И ты не этот, не умственно отсталый? – спрашивает он.
– Не больше, чем все остальные, – говорю я. – Покажешь инструмент, которым дверь открывал?
Он достает связку отмычек, они нацеплены на массивное кольцо вроде ключного, в свою очередь пристегнутое к карабину такой цепи, которая в ходу у альпинистов. Вот человек, пришедший с холода, думаю я.
– Тебе к кофе что‑нибудь дать? – спрашиваю я.
– Нет, спасибо, – отвечает он.
– Может, хочешь чего‑нибудь покрепче? – спрашиваю я в надежде, что канистра с медицинским спиртом по‑прежнему стоит в мастерской в подвале. |