– На работе не пью, – отвечает Железный Рогер.
– Да ладно, – говорю я. – Расслабься уже, черт возьми. Чистый натуральный продукт.
Он косится на часы.
– Полрюмочки, – говорит он.
Канистра стоит на старом месте; я наливаю нам обоим.
– Ты, значит, вышел на дело, – говорю я.
– Да, – признается Рогер. – Люблю работать в этом районе. Много дорогих вещей, и почти ни у кого не стоит сигнализация. Там выше, где электорат «Хёйре», сигнализация на сигнализации, а здесь народ голосует за Социалистическую левую, то есть все поголовно верят в доброе начало в человеке и в деньгах купаются. Непревзойденная и непостижимая комбинация, как специально для меня. Ты здесь живешь? – спрашивает он.
– Ни в коем разе, – отвечаю я.
– Но ночуешь, да?
– Что правда, то правда, – отвечаю я. – Раньше я тут жил, а теперь жена с детьми остались.
– Развод, – понимающе кивает он. – Муторное дело. По себе знаю.
– Как раз нет, – отвечаю я. – Мы женаты. Просто я съехал в лес. И живу там в палатке вместе с лосенком.
– Понятно, – отвечает он и снова бросает взгляд на часы.
Я доливаю кофе и спирта.
– Расскажи мне о своей работе, – прошу я.
– Тут нечего особо рассказывать, – отвечает он.
– Позволь тебе не поверить, – говорю я. – Ты забираешься к людям в дома и воруешь их вещи. И тебе нечего про это рассказать? Не дури.
– Хорошо, – говорит он и отхлебывает кофе. – Я стараюсь работать профессионально. Предварительно изучаю объект и иду только туда, где, по моим сведениям, есть что взять. Личные вещи не трогаю. Ничего не ломаю. Сам посуди, каково людям, если вор еще и перевернул дом вверх дном. Я знаю любителей так порезвиться, но никогда их не одобрял. А ничего, если я закурю?
– Кури на здоровье, – говорю я. – Жена в Риме.
Я ставлю вскипятиться еще воды, приношу пепельницы и собираюсь разлить в очередной раз спирт.
– Не знаю, стоит ли мне еще, – говорит он. – Я за рулем.
– Ты можешь и такси вызвать, – предлагаю я. – В кои веки раз. А машину завтра заберешь. Я поставлю у станции метро «Стадион „Уллеволл"», на той стороне пешеходного моста. Всего делов.
– Угу, – соглашается Рогер. – Тогда наливай.
– А деньги как тратишь? – говорю я. – На наркотики?
– Ты меня разочаровываешь, – морщится Рогер. – Зачем же стричь всех под одну гребенку? Я не употребляю наркотиков. У меня семья, как и у тебя. Но на мне судимость плюс отсутствие образования и прочего, что делает резюме непривлекательным. Да к тому же не умею никому подчиняться. Вот и получается, что меня мало на какую работу согласны взять, а та мне обычно не нравится. К тому же я стараюсь держаться подальше от кругов, отягощенных определенными проблемами. Для одиночки остается не так много иных возможностей. Работой своей я доволен. Жить можно. Да и люди не внакладе – как правило, им возмещают ущерб по страховке.
Рогер оказался мировым парнем. Он рассказывает мне об отмычках и дает еще немало ценных советов о том, как проникать в чужие дома. Чем дольше мы выпиваем и беседуем, тем больше он мне нравится. По мере убывания спирта мы обнаруживаем все больше общих интересов, особенно нас сближает любовь к жизни на природе, к лесам и полям, что же до раздела откровенных признаний, то Рогер давно уверился в том, что его ждет рак простаты, как и его отца, и очень из‑за этого переживал, но недавно вычитал, что 20–25 семяизвержений в месяц существенно уменьшают риск заболеть. |