Я никогда не видел, как умирает человек. Я никогда не думал, что убить так просто. Один выстрел, одна пуля, одно тело на камне. Я смотрел на лежащую женщину, но видел лишь бурое пятно на ее спине. Пятно расползалось, а в воздухе, перебивая пороховую гарь, разлился аромат свежей крови.

— Хочешь? — поинтересовался Френсис, и голос его вывел из ступора. — Если хочешь, то пей. Ей уже все равно… да и тебе тоже.

Затошнило.

И еще кричит кто-то. Громко-громко.

А та, которая на полу, мертва. Мертвые не кричат.

— Милая леди, хватит уже. Мне казалось, что нервы у вас покрепче будут.

— Ублюдок, — ответила леди, и я, наконец, узнал Минди. — Долбанный ублюдок! Да мой папенька…

— О вашем папеньке мы обстоятельно поговорим немного позже. И в обстановке более располагающей к беседе. Дориан, вы не могли бы положить тело на стол?

Дуло пистолета смотрело в лоб. Но подчинился я не оружию, а голосу, который словно лишил меня воли. Тело оказалось неожиданно тяжелым и еще неудобным. Я чувствовал сквозь ткань остатки живого тепла и неприятную кровяную мокроту.

— Дориан! Не слушай его, Дориан!

Нельзя.

— Теперь раздень.

— Это лишнее. — Голос мой сух. А вот руки дрожат. От запаха крови тошнота становится невыносимой.

— Отнюдь, — возразил Френсис. — Не стоит играть в благородство, в тебе его нету. Раздевай и бери инструмент.

Пистолет указывает на столик с двумя рядами инструментов. Сталь сияет.

Я могу взять скальпель и ударить Френсиса в горло. Или в живот. Или по руке полоснуть.

Я беру ножницы и начинаю разрезать одежду. Липкая. Грязная. Старая. Ткань сухо трещит, скорее рвется, нежели режется, и лезвия ножниц путаются в размочаленных нитях.

— Дориан, что ты делаешь?!

Я поворачиваюсь к Минди спиной. Это по моей вине она оказалась здесь, следовательно, мой долг — сделать все возможное, чтобы она выбралась из этой передряги. Но я не знаю, что делать, поэтому продолжаю раздевать труп.

Надеюсь, Бог меня простит.

Отложив ножницы, я сгреб ткань юбок и рванул со всей силы.

— Злишься? — поинтересовался Френсис, отходя куда-то вглубь подвала. Остановившись у ряда колоннообразных сооружений, укрытых простынями, он велел. — Но раз уж ты закончил, то подойди сюда. Будь так любезен.

— Дориан!

— Минди, все будет хорошо, — сказал я, не особо веря в сказанное. И Минди поняла. Она замолчала, вздернула подбородок и прижалась к решетке.

Все будет хорошо. Для кого-нибудь.

— Сними покрывало, Дориан. Все покрывала.

Он не улыбался. Он следил за мной жадно и не стесняясь этой своей жадности, в которой мне виделся еще один признак безумия.

Первая простыня держалась крепко. Я дергал, с каждым разом увеличивая усилие, и она, наконец, треснула, рухнула, грозя накрыть меня же.

От простыни пахло эфиром и скрывала она огромных размеров стеклянную колбу. Пустую. В толстых стенках отражалось мое испуганное лицо, и внимательное — Дайтона. И клетка с Минди. И стол с телом. И прочие простыни покровами чужой тайны.

— Смелее, Дориан. Ты уже почти нашел.

Вторая. Третья. Четвертая заполнена густой жижей цвета янтаря.

На дне пятой виден черный ком, в котором я не сразу, но узнаю еще одно тело. Отворачиваюсь.

— Знакомся, Дориан, это Мэри-Джейн. Старая дева, чья жизнь была бесполезна, но смерть принесла науке пользу. Теперь я могу со всей определенностью сказать, что затянувшееся девичество столь же противно природе женской, сколь и развратность.