“Скверная история, — думаю я, закатывая рукава рубашки. — Бахман уклонялся от фронта? Что ж, возможно…” Горячая вода, полоснувшая по шрамам, заставляет меня отдернуть левую руку… О, черт! Нервы у меня явно не в порядке — Бахман Бахманом, но надо ли забывать, где какой кран? Раньше, что бы ни происходило, я помнил о мелочах — профессиональное качество, с утратой которого жизнь осложняется в тысячу раз. “Нет, все-таки совпадение…” Магда с полотенцем через локоть, пошмыгивая носом, протягивает мне пакетик с мылом. Я надрываю бумажную обертку и бездумно рассматриваю зеленый кирпичик с оттиснутым на нем трафаретом. “С нами бог!” Точно такая же надпись красуется на солдатских поясах. Скорее всего мыло из запасов капитана Бахмана, обвиняемого ныне в дезертирстве.
Судя по сводкам, фронт движется на запад. Пишут о сражении у Кельце. Если память мне не изменяет, это где-то на Висле; оттуда до границ империи несколько танковых переходов. Мудрено ли, что капитан Бахман постарался зацепиться в тылу, но при этом где-то оплошал и позволил уличить себя в “пораженчестве” или еще чем-нибудь таком?.. Я ополаскиваю мыло и ощупываю щеки — не слишком ли заросли? Пожалуй, надо забежать в парикмахерскую. Бритье стоит ровно одну марку; у меня семь марок с мелочью, а впереди четыре дня до получки и полное отсутствие финансовых перспектив.
— Кофе, Франци, — вспоминает Магда. — Боюсь, он перекипел и совсем невкусный.
— Ничего, сойдет!
Ячменный кофе с сахарином — штука не сытная. Я выпиваю две чашки и встаю из-за стола еще голоднее, чем садился за него.
— Ты еще зайдешь, Франци? Скажи, ты ведь не оставишь меня одну?
— Я постараюсь, Магда. До свидания. И вот тебе совет: не пытайся хлопотать. Капитану не поможешь, а себе наживешь беды.
— Да, да, Франци! До свидания…
“Правильнее — прощай!” — думаю я, выходя на лестницу. Очень жаль, но сюда я больше не приду. Квартира арестованного не место, где Одиссей должен бывать. СС-гауптшарфюрер Леман, стойкий национал-социалист, не имеет ничего общего с подозрительными типами, уклоняющимися от выполнения долга перед фюрером, партией и империей!.. Извини меня, Магда. Ты была добра ко мне, а я бросаю тебя. Кто это сказал о жизни, что она измеряется разлуками? Еще один человек был и не был. Магда — наивная старуха, одна из тех, для кого политика, война и Гитлер существуют постольку, поскольку затрагивают круг домашних дел. “Курица в горшке у каждого немца!” — это она приветствовала. “Жизненное пространство — основа нашего будущего!”-это заставляло ее пожимать плечами: может быть, оно и так, вероятно, но я — то здесь при чем? Потом было: “Боже, покарай этих!” и “Доблестно пал за вождя, народ и рейх”. А как же курица?.. Нет, она никого не проклинала, Магда, хлопотала у плиты, экономя на пайковых концентратах. Стирала, убирала, мыла, скребла — образцовый порядок в образцовом немецком доме…
Да, жаль, но ничего не поделаешь: “образцовый немецкий дом” отныне закрыл для Одиссея свои двери. Прямо скажем, не вовремя закрыл. Уезжая в Бернбург, я надеялся по возвращении договориться с Магдой о комнате, — рассчитывал, что господин капитан Бахман рано или поздно отбудет в свою часть. Как же быть теперь? Тридцать пять марок в неделю, обеды на керосинке, диван в кабинете фон Арвида — маловато, чтобы чувствовать себя прочно стоящим на ногах.
Размышляя так, я доезжаю до Гросс-Штерн в Иргартене, огибаю площадь и, выйдя на Фазановую Аллею, не спеша бреду вдоль кустов и скамеек, засыпанных снегом. У меня нет цели, и я никого не ищу — гуляю, вслушиваясь в похрустывание веток, и стараюсь понять, как быть дальше. План, предложенный мною Варбургу и еще недавно казавшийся легко выполнимым, постепенно перестает мне нравиться. |