Я приветственно помахал ему рукой и подойдя к стойке, вздёрнул старика за ухо на высоту своего роста. Конечно, от такого обращения ухо могло и оторваться, но меня это никак остановить не могло: я ведь прекрасно был осведомлён о том, что у портье существует второе ухо.

— Сэмюэль Пиролиз очень расстроился из-за твоего безответственного отношения к порученному делу, — сказал я портье и пояснил свою мысль. — Дело в том, что теперь ваш «капо» лежит сильно мёртвый, и случилась с ним эта неприятность сугубо по твоей вине.

— Да что ты говоришь? — губы портье задрожали от страха.

— Ага… Хочешь узнать, что он пожелал тебе перед смертью?

— Что?

— Он попросил передать тебе своё пожелание: чтоб жил ты, сволочь, на одном хемосинтезе…

Портье испуганно захлопал глазами, явно не поняв моей шутки.

— Сверни ему шею, — проговорил негромко Серёжа Лазо за моей спиной.

— Спасибо за добрый и очень интимный совет. — поблагодарил я потомка китайского племени. — Да только зачем сворачивать этому негодяю голову? Ведь он же вовсе не бил тебя, правда? А то, что донёс, так это просто из желания остаться в живых. На это даже нельзя обижаться.

— Тоже мне, Конфуций из кибуца! — хмыкнул Ху-Яобан, выслушав мои рассуждения. — Тогда просто врежь ему по печени…

Я так и поступил. Несильно навернув гнусному стукачу по желчному пузырю — сугубо в целях преодоления старческого застоя желчи и профилактики желчнокаменной болезни — я оставил портье осмысливать услышанное. Вместе с постанывавшим Сергеем Лазо мы вышли из хотеля.

Через дорогу — если так, конечно, можно назвать широкую вытоптанную тропу — стояло приземистое строение из жёлтого пластика с наклонёнными внутрь стенами и скруглённой крышей. Там находилась пивнуха под задорным названием «Последний притон». Мы лишь переглянулись и, не сказав ни единого слова, направили стопы в это милое заведение.

Кстати, не только для того, чтобы выпить. В конце-концов, подходил час рандеву.

Назвав «Последний притон» пивнухой, я здОрово польстил этой рыгаловке. Пивом здесь не торговали ни в каком виде, поэтому с полным правом сию клоаку следовало отнести к разряду сивушечных и бражных, где принято торговать только продуктом самого низкого качества для публики самого низкого пошиба. Впрочем, не будет большим преувеличением сказать, что к последней категории относилось процентов девяносто жителей Чек-Пойнт.

Как и большинство классических заведений такого рода, сей притон порока представлял собою почти квадратное помещение вдоль одной из стен которого тянулся грубо сколоченный прилавок, имитировавший стойку бара, а вдоль трёх других стен находились разнокалиберные столы, рассчитанные на разное количество посадочных мест. За самый маленький можно было сесть вдвоём, а за самым большим, полагаю, без затруднений могла бы разместиться компания из восьми человек. Центр питейного заведения был отведён под площадку для рукопашного боя, поскольку в такого рода местах традиционно действовал тотализатор на бои без правил. Перед прилавком высился здоровый, грубо обтёсанный четырёхгранный столб эбенового дерева (в хорошем значении слова «эбеновый»); на нём бармен выписывал мелом меню дня, а также отмечались ставки, принятые на исход боя.

Когда мы появились здесь с Сергеем Лазо, заведение оказалось заполнено на три четверти. Впрочем, допускаю, что оно было заполнено публикой в любой час дня и ночи. Что делать здоровым мужикам, предоставленным самим себе, как не пить спиртное и не обсуждать спортивные новости? Конечно, кто-то пишет книги, а кто-то даже умеет их читать, но таковые мужчины во все времена являлись меньшинством (не сексуальным, но количественным).