— Я им покажу, — говорила она зеркалу. — Манделла или Тенебра, я заставлю небеса звенеть от моего имени. Я — важное лицо, вот кто.

Дорога Отчаяния не имела ничего общего с важностью или сотрясающими небо именами. Она была, просто была, и эта самодостаточность бытия бесила Арни Тенебра, которая не могла просто быть, она должна была становиться. Дорога Отчаяния нагоняла на нее скуку. Приемные родители нагоняли на нее скуку. Их уютная любовь приводила ее в ярость; неизменная доброжелательность вызывала отвращение.

— Я освобожусь, — обещала она своему отражению. — Как Лимаал, прославившийся в Белладонне, или даже как Таасмин, которая оказалась достаточно сильной, чтобы вырваться из уз общества и жить одной меж скал, как даман — почему я не могу так же?

Она избегала общества людей, даже слепо любящих ее отца и матери, поскольку знала, что ее считают маленькой прохиндейкой, играющей на нежных чувствах стариков. Она отыскала путь в дом доктора Алимантандо и потратила многие часы на уединенное, безмятежное чтение его томов и заметок, касающихся природы времени и временности в покинутой погодной комнате. Ушли ушли ушли ушли — все интересные и предприимчивые люди уходят из Дороги Отчаяния: а что же Арни Тенебра?

В один прекрасный день она заметила клубы пыли, катящиеся со стороны пустынных равнин, и еще до того, как они превратились в дюжину вооруженных МФБС мужчин и женщин в хаки верхом на вседорожных трициклах, она знала наверняка, что это приближается ее спасение.

Сперва ее охватило желание спрятаться от него, как испуганную птичку, и потому она держалась позади толпы, когда вооруженные солдаты зачитывали прокламацию, гласящую, что они, Истинные Бойцы Армии Родной Земли Северо–Западной Четвертьсферы, объявляют город временно оккупированным указанной Армией. Она не высовывалась, пока бойцы разъясняли цели Армии Родной Земли: прекращение дальнейшей иммиграции, передача контроля над средствами экологической поддержки от РОТЭК к планетарным властям, выборы региональных автономных парламентов на каждом континенте, защита исконной планетарной культуры, нетронутой упадочностью и вырождением Материнского мира и разгром коррумпированных транспланетных корпораций, высасывающих из земли все соки. Она не присоединилась к протестующим, когда Доминика Фронтеру и трех сотрудников Железных Дорог Вифлеем Арес увели и заключили под домашний арест на время оккупации, и не выказала никаких чувств, когда обезумевшая Рути Фронтера, заливаясь слезами, каталась по земле перед домом, в котором заперли арестованных.

Вместо этого она спряталась под зонтичным деревом и наблюдала, как партизаны облепили дом доктора Алимантандо и что‑то делали с вышкой микроволновой связи. Она разглядела логотип на ящиках радиооборудования и внезапно поняла, что это за оккупация.

— Свинг–радио, — пробормотала она про себя, обводя буквы на ящиках кончиками пальцев. — Свинг–радио.

Свинг–радио было музыкальным вампиром. В некоторых городах за прослушивание Свинг–радио полагались штраф, пятнадцать суток общественных работ, конфискация радиоприемника или даже публичное бичевание. Это была музыка подрывных элементов, террористов и анархистов, рыщущих по захолустью на своих трайках–вседорожниках в поисках микроволновых вышек, к которым бы они подключали свои нелегальные передатчики, чтобы передавать подрывную, террористичную, анархическую музыку подросткам в переулках, пустых спортзалах, на задних сидениях рикш, в закрытых барах, заколоченных сараях, и Арни Тенебра/Манделла тоже слушала могучий звук новой музыки в два часа две минуты ночи, под одеялом.