– Что ты так рано, Андре?

– Я хотел спросить тебя о том же, мой друг.

Да, они действительно друзья... Но только не в этом. Она посмотрела на часы – было пять минут седьмого. А через двенадцать часов она поедет в Чайнатаун и заплатит пятьсот долларов наличными за то, чтобы убили его ребенка... У нее закружилась голова, ей стало плохо, она не могла сидеть здесь, рядом с ним... Он поцеловал ей руку.

– Я знаю, любимая, все эти дни ты чем‑то расстроена. Я не хочу быть назойливым, я подожду, пока ты сама мне все расскажешь. – Она очень плохо выглядела, хуже, чем всю эту неделю. Белая как полотно. – Что с тобой, любовь моя? Тебя опять мучает эта женщина? – Он имел в виду Камиллу.

Сабрина покачала головой, не зная, что сказать, и с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Она не хотела обманывать его, но сказать правду тоже не могла.

– Понимаешь, Андре, в жизни каждого бывают такие обстоятельства, когда ты сам без чьей‑либо помощи должен решать свои личные проблемы. У меня как раз такой случай.

Она впервые что‑то утаивала от него. Это задело его за живое, но он понимающе кивнул.

– Нет ничего, чего бы я не мог понять, друг мой. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Опять Джон? – Она покачала головой. – Финансовые проблемы? – Хотя об этом он знал бы: финансовые обязательства у них общие.

– Нет, с этими проблемами я должна справиться сама. – Она вздохнула и выпрямилась. – Я уеду на несколько дней в город. – Сабрина старательно избегала его взгляда.

– Сабрина, это из‑за нас? – В его голосе звучал страх. – Ты должна сказать мне.

Он так любил ее! Кто, как не он, должен знать обо всем... Он слишком стар и не выдержит еще одного удара.

– Ты жалеешь, что мы...

Она погасила все его страхи поцелуем и нежно погладила по щеке.

– Нет, нет. Не в этом дело. Это касается только меня.

– Так не бывает. Нет ничего, что мы не могли бы разделить...

– Только не теперь, – печально покачала головой Сабрина.

– Ты больна?

– Нет, ничего страшного. Я слегка расстроена, но это скоро пройдет. В субботу я вернусь. – Трех дней будет вполне достаточно, чтобы прийти в себя после операции.

Три горьких дня, полных боли и горьких слез по их ребенку, которому суждено умереть... за пятьсот долларов наличными.

– Почему тебя так долго не будет?

– За это время я отращу бороду и побрею голову, – отшутилась она. Видно, природа была созвучна ее мрачному настроению: небо посерело, потом стало розовато‑лиловым, взошло солнце.

– Ты что‑то скрываешь от меня. Почему ты не говоришь, что случилось?

– Потому что это мое личное дело.

– Но почему? Нет ничего, чего бы я не разделил с тобой.

Она кивнула. Она тоже так думала. Но... не в этот раз. Надо выкинуть из головы слова обоих врачей: у него есть законное право... спросить его... рассказать ему... дать возможность...

– Андре, позволь мне самой разобраться с моими делами. Давай подождем до субботы. Я вернусь, и поговорим. – Она задумалась, не встанет ли это когда‑нибудь между ними.

Ее глубоко удручало, что она не сумела скрыть от Андре свою озабоченность.