– А что будет, когда ты умрешь, Иеремия? – Старуха не отрываясь смотрела на него. – Что тогда? Кому ты все это оставишь?

– Тебе, Ханна, кому же еще? – поддразнивал ее Иеремия, и она укоризненно качала головой.

– Тебе нужна жена... и дети...

Однако он не соглашался. Ему хватало и того, что у него было. Он чувствовал себя полностью удовлетворенным. Терстон владел самыми крупными копями в штате, землей, которую он любил, виноградниками, доставлявшими ему удовольствие, у него была женщина, с которой он спал каждую субботу, и Ханна, содержащая в чистоте его дом. Ему нравились работавшие с ним люди, у него были друзья в Сан‑Франциско, с которыми он время от времени встречался. Когда он чувствовал, что ему необходимо встряхнуться, то уезжал на Восток, а то и в Европу. Больше он абсолютно ни в чем не нуждался и тем более в жене.

Иеремию вполне устраивала Мэри‑Эллен, с которой он встречался по крайней мере раз в неделю. Вспомнив о ней, Иеремия улыбнулся. Завтра он поедет к ней прямо с рудника... как всегда... Он уйдет из конторы в полдень, но сначала собственноручно запрет сейф, так как по субботам в конторе редко кто оставался. Он поедет верхом в Калистогу и войдет в крошечный домик. Когда‑то он старался остаться незамеченным, но их связь давным‑давно перестала быть тайной, а сама Мэри‑Эллен не обращала внимания на то, что о ней говорят. Какое им дело до сплетен? Он давно сказал ей об этом, когда все немного запуталось, но не слишком... Он удобно устроится возле камина и будет любоваться ее медными волосами, или они усядутся на качели во дворе, поглядывая на скрывающий их от посторонних взглядов старый вяз, а потом он обнимет ее и...

– Иеремия! – В его мечты ворвался голос Ханны.

Солнце спряталось за холмом, и в воздухе почувствовалась прохлада.

– Проклятый мальчишка! Ты что, не слышишь, что я тебя зову?

Иеремия улыбнулся. Ханна обращалась с ним так, как будто ему было пять лет, а не сорок три.

– Прости... я кое о чем задумался... Кое о ком... – Иеремия поднял взгляд на мудрое лицо старой Ханны, и в его глазах загорелся огонек.

– Вся беда в том, что ты ни о чем не думаешь... не слушаешь... не хочешь слышать...

– Может, я оглох? Тебе это не приходило в голову? Ведь я почти старик.

– Может, и так.

Насмешливый огонек в глазах Иеремии погас, едва он увидел пламя, горевшее в зрачках Ханны. Он любил эту старуху, несмотря на ее далеко не ангельский характер. Она долгие годы задавала ему жару, и Иеремия терпел это. Сварливость придавала Ханне известное обаяние и добавляла соли в их добродушные перебранки. Однако сейчас ее лицо было серьезным. Ханна смотрела на него сверху вниз, стоя на высоком крыльце.

– На приисках Харта беда. Не слыхал?

Иеремия нахмурился. Между бровями залегла морщинка.

– Нет. Что случилось? Пожар?

Этого здесь боялись больше всего. Вырвавшемуся на свободу огню ничего не стоило охватить целый рудник и унести жизни многих людей. Иеремия боялся даже подумать о пожаре, но Ханна отрицательно покачала головой.

– Пока неизвестно. Похоже на грипп, хотя кто его знает. Распространяется, как лесной пожар. – Ей не хотелось говорить об этом Иеремии, не хотелось будить воспоминания о Дженни, какими бы далекими они ни казались.

Голос Ханны зазвучал тихо, когда она наконец продолжила:

– Сегодня у Джона Харта умерла жена... вместе с дочерью... Говорят, его сын тоже плох и может не дожить до утра...

На лице Иеремии появилось выражение боли.