Он не препятствовал, но от меня не укрылось напряжение, повисшее в воздухе, когда я, поскрипывая новыми сапогами и портупеей, быстрым шагом пересекла кабину, остановилась рядом с Лукасом и выглянула в иллюминатор.
— Сопровождать будете, но не как обычно, — задумчиво, взвешивая каждое слово, ответил Джафримель. — Главная ваша задача — охранять то, что представляет наибольшую ценность для...
Он умолк, и по кабине снова рябью разошлась тишина. Выглянув в иллюминатор, я увидела край посадочной площадки, широкую пустошь, поросшую сорняком, и трущобы Констанс-Стамбула, которые не спутаешь ни с чем на свете. Все было залито насыщенным медовым светом послеполуденного солнца. Лично я приземляться бы здесь не стала — в таком месте серебристый самолет обязательно привлечет к себе внимание.
Тишина становилась все более гнетущей, и мои пальцы сжались на ножнах. Я чувствовала на себе взгляды, но не оборачивалась. Чего они от меня ждут?
— Ладно, — промолвил Джафримель.
По его тону было понятно, что он уже принял решение. Лукас тихо вздохнул и хмыкнул. Я оглянулась в его сторону, встретилась с взглядом его желтых глаз и замерла, уставившись на каскад сбегавших по его лицу шрамов. Лукаса прозвали Бессмертным. Ходили слухи, будто он совершил нечто настолько ужасное, что от него отвернулась сама смерть. Я всегда считала, что Лукас был некромантом.
А если я ошибалась?
— Лукас. — Имя слетело с моих губ прежде, чем я осознала, что говорю. — Можно тебя кое о чем спросить?
Он пожал плечами и оторвал взгляд от иллюминатора.
— Зачем мы торчим здесь на виду, как пьяница на собрании луддитов?
Его плечи под выцветшей желтой рубахой шевельнулись в неопределенном пожатии. Назовите меня ясновидящей, но мне показалось, что у него не было желания отвечать на мой вопрос.
— Я и сам об этом подумал.
— Мне просто не хочется снова остаться в окровавленном рванье, — пояснила я с легкой усмешкой в голосе, поправляя портупею.
— А ты постарайся не встревать в стычки с демонами, — промолвил он, почти неуловимым движением подбородка указав мне в сторону молчаливого и явно расстроенного Леандра. — Вот, малый уже усвоил урок.
— Не стоит называть меня трусом, Виллалобос, — отозвался вдруг Леандр мягким шепотком, характерным для некромантов.
Голос для нас — это инструмент усиления воли, и мы учимся говорить тихо. Кроме того, проверено: если нужно нагнать страху, шепот зачастую гораздо действеннее крика.
Вообще-то в необходимости запугивать обычных людей, то есть нормалов, особой надобности нет, потому что эти обделенные чувствами существа и так боятся псионов. Ксенофобия накладывается на страх неведомого, да еще действует застарелая вражда, оставшаяся в наследие от «Евангелистов Гилеада» и их теократической Северомериканской империи. Семидесятидневная война и падение республики имели место очень давно, но когда дело касается ненависти к тем, кто от тебя отличается, память у людей длинная.
— А никто тебя трусом и не называет, Бодри. Наоборот. Я считаю, это самый верный твой ход, — пояснил Лукас со свистящим хрипом, заменявшим ему смех.
Я отвернулась от иллюминатора и глянула на Леандра. Слабая вспышка света от вживленного в его скулу изумруда уколола меня чем-то очень горячим и отталкивающим. Это ощущение вряд ли можно было назвать болью.
— Что происходит?
Некромант слегка пожал плечами. Его катана уныло задребезжала в ножнах, энергетические щиты задрожали при соприкосновении с заряженным воздухом. Он смотрел хмуро, чернильные линии татуировки беспокойно змеились под неряшливой щетиной.
— Я не нравлюсь твоему другу, Валентайн. — Ему не было нужды пояснять, что речь шла о Джафримеле. — Но действовать самостоятельно — значит нарываться на неприятности. |