Застегнув джинсы, я тащилась позади Сефримеля, моргая всякий раз, когда мои глаза встречались с взглядом этой женщины. Она была повсюду, в том же самом белом одеянии. Ощущение было такое, будто за мной неотрывно следует призрак, и чем глубже демон уводил меня в лабиринт тоннелей, тем слабее действовало внутреннее чувство ориентации.

Сколько же времени он провел здесь? Сомнительно, чтобы ко всем этим изображениям и узорам приложил руку кто-то еще.

Подумав об этом, я решила, что лучшего времени задать вопрос у меня не будет.

— Как долго ты скрываешься в этом подземелье?

«Может, заодно удастся выведать у тебя кое-что еще».

Он понурился, но с шага не сбился.

— Не слишком долго. До этого я обитал в городе, который прозвали Вечным, хотя в мире смертных ничего вечного нет. А еще раньше жил в Вавилоне.

Он остановился, потом повернул направо по коридору, уводившему нас еще дальше. Та женщина — Инхана — со смущенной улыбкой выглядывала из-за большого дерева, на плавном изгибе ее бедра выделялась метка — несомненно, знак ее падшего.

«Джафримель убил ее: я вижу изображение женщины, которую он убил. Sekhmet sa'es! Скольких еще людей он лишил жизни? А еще демоны...»

Признаться, никогда раньше я на эту тему не задумывалась, но улыбка женщины, несчетное число раз повторявшаяся в переплетении коридоров, преследовала меня, нанося удар за ударом.

— Итак... она умерла. А ты остался жив.

«Здорово, Дэнни. Очень умно лишний раз напомнить ему о самом счастливом событии в его долгой демонской биографии».

— Ты называешь это жизнью? — Саркастические нотки в голосе Сефримеля отразились от выложенных плиткой стен и рассыпались, как частицы мозаики. — Ее смерть ранила меня, и эта рана кровоточит до сих пор, хедайра. Я бреду через темнеющий мир, чтобы в конце пути встретить кончину, как смертный. Люцифер оставил меня в живых в назидание другим — и ради ужесточения кары.

— Я думала, других падших не было...

— Я был третьим. — Сефримель протянул тонкую руку и прикоснулся к стене так, словно касался груди возлюбленной. Я опустила глаза, к щекам моим прихлынул жар. — И уж конечно, не последним. Я никогда не был последним в нашем племени. Я помогал в создании ножа и думал, что моя кража останется незамеченной. А много ли поведал тебе Убийца Родичей?

«Что за нож?»

Я молчала, поправляя врезавшуюся в плечо лямку своей сумки. С грехом пополам мне удалось завязать полу рубашки узлом на цыганский манер. Живот с тонкими белыми шрамами остался открытым, и я нервно потирала его на каждом шагу.

«Поведал? Дождешься от него, чтобы он что-нибудь "поведал". Правда, сейчас мне начинает казаться, что это к лучшему. Может, стоит купить ему за это какой-нибудь подарочек».

Как ни странно, самочувствие мое улучшилось. Болезненная пульсация в голове ослабла, память была заперта на замок, и это позволяло сосредоточиться на более важных вещах. Благо было на чем. Мне почти удалось забыть о недавней ноющей боли в левой щеке. Мой изумруд снова начал испускать жар и искриться вместо ровного света — сказывалась двойная подпитка энергией, и от близости моего бога, и от самой здешней веры. Еще недавно я была готова истошно взвыть и биться головой о стену, чтобы расколоть череп и тем самым избавиться от мук, но сейчас ощущала облегчение.