— Разомните косточки, ребятки… — говорит Куцый, видимо, оценивший наше состояние как нормальное.

Все с готовностью вскакивают с мест, и поэтому долго приходится стоять согнувшись, дожидаясь, пока ближние к краю выпрыгнут из машины; карманы разгрузки, отягощенные гранатами, тяжело свисают, мышцы спины и шеи начинают ныть. Наконец подходит моя очередь. Спрыгиваю не очень удачно, потому что приземляюсь на пятки («Чему тебя учили?» — злюсь), боль бьет в мозг и теряется там.

Осматриваюсь по сторонам. Бродят люди, каждый о своем молится. Вижу нескольких мужиков в танкистской форме, а где танки? А, вот стоят…

Холмистая местность, никаких признаков жилья. Быть может, за тем холмом?

— За тем холмом… — доносится обрывок разговора.

Оборачиваюсь на голос. Стоят Черная Метка, Семеныч и танкист без знаков отличия, но сразу видно — служивый никак не меньше капитана. Вояка указывает на холм рукой. По-детски хочется их подслушать. Мне кажется, они говорят друг другу правду, какую нам постесняются открыть. Что-то вроде: «Пятью-шестью бойцами придется пожертвовать, а что делать…» Но я не двигаюсь с места и даже отворачиваюсь от командиров.

Семеныч объявляет построение.

— Вот за тем холмом находится село… Совершаем бросок. Рассредоточиваемся на холме, у взгорья, выше не забираемся, не светимся. Как только мы достигнем обозначенного рубежа, двинутся танки в объезд холма. Дожидаемся, когда они выйдут на прямую, и делаем рывок следом. До села триста или чуть более метров.

«А почему сначала мы побежим, а танки потом? — думаю я. — Танки быстро пойдут, и мы за ними не поспеем — километра полтора жилы рвать, поэтому сначала мы, — отвечаю сам себе. — Тем более что они вверх не полезут, а за ними бежать — круг давать… На полянке же наши железные машины в полный дух попрут. И мы за ними. Остается только уповать, чтобы чечены спали, пока танки не выйдут на прямую. Если чечены, конечно, уже не проснулись. Наверняка ведь не спят, дожидаются. И еще вчера вечером пристрелялись к полянке. И мин там понаставили, и противотанковых, и противопехотных, и мин-лягушек, которые скачут, и мин-липучек, которые липнут, и еще особенных мин, которые реагируют только на отдельных невротиков. Бляха-муха, какой ужас… Может, разбежаться и вдариться головой о кузов? Потом скажу, что у меня было минутное помешательство…»

— В нескольких, предположительно четырех ближних к поляне домах и амбарах располагаются боевики, — продолжает Семеныч. — Возможно, они есть и в селе, но в селе живут и мирные люди, поэтому…

— Поэтому аккуратно, — вставляет Черная Метка.

— Ну щас, «аккуратно», — передразнивает его шепотом Астахов, — надо было с «вертушек» расхерачить это село…

— Что мы, пехота? — буркает кто-то недовольно неподалеку от меня.

— А что, спецназ? — спрашивает Астахов.

— Да, спецназ.

— Хотел, чтобы солдатики село взяли, а ты там зачисткой занимался? — зло говорит Астахов.

— Разговорчики, — обрываю я парней.

— При подходе, если не начнется бой, блокируем дворы, где предположительно находятся боевики, и дальше — по обстоятельствам. Если бой начнется раньше, окапываемся, подавляем огневые точки противника.

— Может быть, лучше подкоп под село сделать? — говорит Язва тихо.