Лиз перебила:

– Мы поедем к тебе?

Он скачал, что хочет предложить ей до начала состязаний на несколько дней поехать к нему. Лиз спросила, кто еще живет в его доме.

– Энтони. Ты его уже знаешь.

Она допытывалась:

– А еще кто?

– Две собаки и одна кошка.

– А люди?

– Ты будешь третьей. Тебя это устраивает?

Лиз энергично закивала. Она готова была хоть сейчас отправиться к нему.

– Когда мы поедем?

– После обеда.

О, еще обед! И чванливая миссис Рассел будет смотреть на меня, как… на горничную.

– Ты недовольна? – спросил он, заметив мелькнувшую на ее лице тень разочарования.

– Ничего, переживу. А у тебя там есть такая поляна?

– Есть.

– И лошади?

– Конечно.

– Ты говорил, только две собаки и кошка?

– В доме.

– Понятно…

Джек улыбнулся.

– Почему ты улыбаешься?

– Потому что тебе понятно.

Они снова сели на лошадей и рысью поехали на ранчо. Джек поставил свою лошадь в денник и сказал, что будет ждать Лиз в столовой, – он должен предупредить Дэну об их отъезде. Лиз тоже отвела Баронессу в денник. Том спросил про Джека:

– Ты его любишь?

Любит? Когда-то ей казалось, что она любит Тома, потом – Эдди, но позже поняла, что испытывала к ним не любовь, а какое-то другое чувство. Теперь все было не так, однако Лиз затруднилась бы объяснить, что – «не так». Может быть, то, что между нею и Джеком, стоило им прикоснуться друг к другу, проскакивала искра и все вокруг переставало существовать?

– Не знаю, – ответила она. – Но я бы пошла за ним куда угодно.

Она взглянула на Тома и по его лицу поняла: ей не следовало говорить этого. Ну так не спрашивал бы! – сердясь и на себя, и на него, подумала Лиз.

В желтой комнате ее ждала расстроенная Моника:

– Это правда, что ты едешь к Джеку?

– Да. Это правда.

– А как же Дэвид? Он приедет, а тебя нет!

– Обойдусь без новой прически.

– Да ну тебя! – Моника махнула рукой. И вдруг спросила: – Джек говорил тебе, что был женат?

– Нет.

Монике был известен характер двоюродного брата: он терпеть не мог пересудов о своей личной жизни. И если узнает, что она проболталась Лиз, скажет с неподражаемой холодностью: «Ну что, Моника, тебе теперь легче?» И ей станет стыдно.

Она забормотала что-то про нежелание сплетничать, что просто она думала… Лиз молча надела свое белое платье с короткими рукавами и глубоким вырезом, и Моника тут же предложила одолжить серьги. Серьги были красивые и явно дорогие, но Лиз подумалось, что Джек будет недоволен, если она наденет чужую вещь, и отказалась.

Она и Моника вошли в столовую вместе с миссис Рассел. Наконец-то Лиз увидела, как ходит эта дама – величественно, будто царственная особа.

Кроме них за обедом были как всегда оживленный мистер Рассел, томный Робинс и какая-то миссис, пышная, как торт безе.

Лиз, как и в первый раз, сидела между Джеком и Моникой. Даже когда миссис Рассел не смотрела в ее сторону, она чувствовала исходящее от той высокомерие. Мать Моники изредка обращалась к «Безе» с вопросами о каких-то родственниках. Дама в ответ почему-то вздрагивала и на все отвечала «о'кей». Джек, как ни в чем не бывало, переговаривался со своим дядей о предстоящих скачках и о лошади, которая, по его мнению, придет первой. У Робинса, который занимался выездкой, их рассуждения вызывали ироничную улыбку.