— Добро пожаловать, сир Сеоман, — сказал принц Джошуа, знаком указывая Саймону на место слева от себя. — Наши друзья, жители Нового Гадринсетта, приложили все усилия, чтобы сегодняшняя трапеза получилась праздничной. Вот кролик и жареные куропатки; это, я так полагаю, цыплята; а вот отличная серебряная форель из Стефлода. — Последние несколько недель были относительно спокойными, но лицо принца показалось Саймону смертельно усталым и осунувшимся. — Приятного аппетита всем! Постарайтесь забыть, что нас ждет свирепая зима и мы будем жить впроголодь или сосать лапу, как медведи.

— Новый Гадринсетт, вы сказали? — спросил Саймон.

— Да, — с гордостью кивнула Джулой, — принц справедливо решил дать нашему лагерю имя этого священного места.

— Из Гадринсетта к нам толпами идут люди, к тому же название очень подходит — в переводе с древнеэркинландского наречия оно означает «Место собраний». Вот я и назвал так наш лагерь. — Принц поднял кубок с изящной чеканкой. — За Новый Гадринсетт!

Этот тост все приняли с воодушевлением.

Дары равнины и леса пользовались большим успехом. Саймон за обе щеки уписывал изысканные яства. У него не было во рту ни крошки со времени вчерашней полуденной трапезы, так что бóльшую часть ночного бдения он предавался недостойным рыцаря размышлениям о еде. Голод слегка притупился во время церемонии посвящения в рыцари, зато сейчас аппетит вырос вдвое.

Джеремия стоял за спиной Саймона, наполняя его кубок, как только это становилось необходимо. Саймона смущало, что хейхолтский приятель прислуживает ему, но Джеремия гордился своим положением и не променял бы его ни на что.

Джеремия явился к Сесуадре, привлеченный слухами о растущей армии Джошуа. Саймон никак не ожидал встречи с ним и был очень удивлен переменами, которые произошли во внешности и характере мальчика свечника. И если Саймон удивлялся, то Джеремия просто долго не мог поверить, что Саймон действительно цел и невредим, и восхищался его великолепными приключениями. Он считал чудом, что Саймон уцелел, пережив столько опасностей, и стал его оруженосцем, как будто это было само собой разумеющимся. Сначала это раздражало Саймона, но потом он понял, что дружбе это не помеха, и успокоился.

Джеремия в отличие от Саймона крайне мало говорил о себе. Он сказал только, что работал в литейной Хейхолта и что Инч, бывший помощник доктора Моргенса, стал теперь мастером литейщиков. Саймон подозревал, что Джеремия о многом умалчивает, недоумевал, но вопросов не задавал. Он никого не собирался уличать во лжи и скрытничестве, но теперь-то он рыцарь…

— Ты о чем-то задумался, Саймон? — спросила леди Воршева, отрывая его от размышлений. Уже становилось заметно, что в ней растет новый человек, но она оставалась такой же прекрасной и диковатой. Такими иногда бывают птицы или лошади, которые позволяют человеку ласкать себя, но никогда не становятся по-настоящему ручными. Саймон помнил, как впервые увидел ее в Наглимунде. Тогда он поразился, что у такой красивой женщины такое злое и печальное лицо. В последнее время она повеселела, но в темных глазах все еще оставалась непонятная тоска.

— Простите, леди, я думал… о прошлом. — Он вспыхнул. Кем он стал? Сама леди Воршева запросто говорит с ним. — В мире много странного.

— Да. Странного и жестокого.

Джошуа встал и поднял кубок, постукивая по нему в ожидании тишины. Грязные, исхудавшие лица повернулись к столу принца, и Саймон вдруг понял удивительную вещь, которая так поразила его, что он чуть не вскрикнул от удивления. Все эти беженцы из Гадринсетта, разинувшие рты от восхищения при виде живого принца, каждый из них — это он сам! Они такие же, каким он был прежде.