— Природа, — измолвил сын Ярная назидательно, гулко похлопав себя по животу, — не терпит пустоты.

— Мне кажется, что в данном случае Гефестай прав, — неожиданно поддержал друга Искандер, — хорошая трапеза нам не повредила бы. Заодно отметим праздничную дату!

— Какую? — удивился Сергий.

— Вторую годовщину нашего пребывания в этом времени! — торжественно провозгласил Тиндарид.

— Что, точно? — вытаращился Эдик и сразу нахмурился: — Ты что? Сейчас октябрь, а мы сюда в ноябре перешли!

— Не, — замотал головой Гефестай, — это в две тыщи шестом был ноябрь, а мы, когда переместились, в апрель попали. Ну и считай — сто семнадцатый, сто восемнадцатый… и еще пять, ну, почти шесть месяцев. Тоже мне, арифме-етик!

Искандер улыбнулся.

— Стоит ли пересчитывать календарные дни? — мягко сказал он. — Было бы вино, а повод найдется…

— В самом деле! — воскликнул Гефестай. — Вперед, луканская копченая колбаса ждет нас!

— И омар с горной спаржей, — потер руки Эдик.

— И мурена из Сицилийского пролива. — облизнулся Тиндарид.

— И опианский фалерн, — подхватил кентурион-гастат, — столетней выдержки!

Хохоча и переговариваясь, четверка двинулась по улице Патрициев, высматривая подходящее заведение. Долго искать не пришлось — возле Септизодия, семиэтажной высотки Рима, обнаружилась таверна «У Ларсинии». Что уж там за Ларсиния такая, друзья выяснять не стали, но таверна им приглянулась. За темным вестибулом их ждал обширный зал триклиния, разделенный на две половины — одна пониже, другая повыше. Повыше стояли столики-трапедзы и ложа-клинэ, а пониже — нормальные столы и скамьи.

Четверо преторианцев сразу сдвинули пару столиков и расселись вокруг.

— А мне наше время снится иногда, — признался Роксолан, расстегивая ремешок, стягивавший нащечники, и снимая шлем. — Только подсознание все путает. Вижу сон, будто я в Москве, а вокруг ни одной машины, все на конях, все в тогах. Я иду, иду, спускаюсь в метро, а на станции темно, как в храме египетском, только фары метропоезда светятся… К чему бы это?

— К новому походу, — авторитетно сказал Эдик. — Примета такая — если приснилось метро, жди секретной операции.

Тут подошел сам ресторатор и неуверенно поклонился.

— Я извиняюсь, — обернулся к нему Чанба, — вы еще спите или мы уже обедаем?

— Чего изволят господа преторианцы? — прогнулся держатель таверны.

Друзья заказывали по очереди. Ресторатор едва поспевал ставить закорючки на вощеных дощечках-церах, бросая на посетителей косые взгляды. Сергий уловил его настроение и выложил на стол пару денариев — жалованье преторианца позволяло не отказывать себе в маленьких удовольствиях. Хозяин и деньги моментально испарились, зато из кухни повалили рабы с подносами. Они уставили оба стола и удалились. Последним явился раб-виночерпий, он притащил фалернское в глиняных бутылках с узкими горлышками и топор. Разрубив пошире устья, запечатанные гипсом, раб опорожнил сосуд в широкий кратер, похожий на серебряный тазик, смешал вино с водою по эллинскому обычаю и разлил по чашам.

— Ну, за нас! — произнес тост Гефестай.

Друзья основательно приложились и хорошенько закусили.

— А я, — сказал Эдикус, уплетая шматик копченого сала из Галлии, — почти не вспоминаю прошлое… которое теперь далекое будущее.