Переход от отчаяния к надежде был слишком резким.

     — Нет, — выдохнула Падмири. — Нет, я должна… — Она сама подивилась ноткам искреннего сожаления, своевольно влившимся в ее голос. — Мне велено проследить, чтобы все прошло хорошо. Рани желает, чтобы храм очистился до рассвета. Я буду ждать здесь, — торопливо прибавила верная почитательница Ганеши и Майи, ибо даже мысль о том, что ей следует спуститься куда-то, вызвала у нее тошноту. — А после того как все кончится, мне поручено организовать всенародную тризну и последующие торжества. — Удачная мысль, похвалила она себя. — Такова воля рани.

     — Такова воля рани, — повторил смиренно прораб. — Плотина будет разрушена, и храм Кали очистится до рассвета. — Он повернулся к строителям и дал им знак собирать инструменты.

     Когда рабочие удалились, она с трудом доковыляла до самой огромной из ям и со стоном опустилась на щит, грубо сколоченный из необрезанных досок. От угольков, подернутых пеплом, исходило тепло, весьма сейчас ей необходимое, ибо Ганеша убрал ладонь с ее лба, и ночь сделалась зябкой. Недавнее возбуждение совершенно опустошило Падмири. В душе ее не осталось ни желаний, ни чувств — она застыла в оцепенении и даже не шелохнулась, когда до нее долетел победный и все нарастающий грохот.

     * * *

     Письмо брамина Рахура к султану Шамсуддину Илетмишу.

      Делийскому султану на девятом году его правления брамин Рахур, восседавший подле раджи Датинуша и новой рани нашего княжества Тамазрайши, шлет свой привет.

      Несомненно, это письмо смутит тебя, мусульманин, и, думаю, почти так же, как обстоятельства, потребовавшие его написания, смущают меня. В любых иных мыслимых ситуациях подобный шаг с моей стороны был бы невероятен, но я узнал нечто такое, что вынудило меня обратиться к тебе в соответствии с указаниями покойного раджи Датинуша, которые он мне оставил, когда был еще жив.

      Не столь уж давно княжество Натха Сурьяратас потрясла смута, затеянная родней правящего раджи и сильно ослабившая наши позиции в мире. Тогда, помнится, ты и стал взимать с нас довольно крупную дань — видимо, с целью остеречь Датинуша от накопления средств, достаточных для создания армии, способной противостоять султанату. Что ж, это твое право, и я не стану его обсуждать. Ты вызываешь во мне стойкую неприязнь, но некоторые твои качества, с моей точки зрения, заслуживают и какой-то толики уважения. Верно ли, что ты сумел заключить выгодный для себя и для спокойствия подвластной тебе страны договор с этим дьяволом во плоти, именуемым у нас Дженгиз-Кханом? Если верно, это деяние говорит в твою пользу.

      Теперь о более важных вещах. Мне сообщили, что недавно ты получил несколько опрометчивое письмо от молодой рани нашего княжества Тамазрайши. В связи с этим мне надлежит кое-что пояснить. Видишь ли, наша рани, плотью уже созревшая для материнства, в сути своей пока остается более девочкой, чем рассудительным и осмотрительным существом. Полагаю, что начальник дворцовой стражи не сумел еще доходчиво обрисовать ей, как обстоят дела между Дели и Натха Сурьяратас. Тамазрайши наделена властным характером, ей присуще исключительное сознание своего благородства, именно этим сознанием и подпитываются сейчас ее дерзостные мечтания. Только мечтания, которым в силу множества обстоятельств не суждено воплотиться в реальность, о чем тебе следует знать. Постарайся учесть, что, заносчиво к тебе обращаясь, наша рани вовсе не располагает никакой воинской силой.