Но лучше уж так, чем прозябать дома, в заново отремонтированной, обставленной, и от этого еще более чужой и неуютной квартире, в полном одиночестве и бессилии.

Фабрика располагалась за городом - первое неудобство. Рабочие смены были по двенадцать часов, да еще два часа на дорогу… Зато и работали по два дня, а потом два дня выходных. Это Ильгет вполне устраивало. Многие ее товарки по цеху даже и домой не уезжали, ночь между сменами проводя полностью на территории фабрики - там было бесплатное общежитие.

Вообще фабрика показалась Ильгет огромной. Целый городок. Длинные серые корпуса цехов… И еще столовая, и огромные общежития, наполовину пустые, и управление, и еще какие-то непонятные здания, и целый корпус охраны. Охрана эта принадлежала к еще только зарождающейся, непонятной Народной Системе, отборные крепкие ребята, одетые в необычную черную униформу, со странными знаками молний-зигзагов на куртках, в черных широких пилотках. Собак у них не было, но были довольно внушительного вида пистолеты (в оружии Ильгет разбиралась слабо) и резиновые дубинки. Причем охранники дежурили в каждом цеху. Объяснялось это двумя причинами - во-первых, фабрика военная (хотя совершенно непонятно, что можно было вынести из цеха - абсолютно ничего ценного для повседневной жизни там не находилось). Во-вторых, большую часть работающих на фабрике составляли заключенные из ближайшей колонии, которых ежеутренне привозили автобусом.

И в цеху, где оказалась Ильгет, работали женщины-зэки. Здесь вообще работали одни женщины. И сам труд, и продукция цеха показались Ильгет более, чем странными.

Она не знала, что производит вся фабрика, вроде бы, механизмы на основе живой материи… Цех, где работала Ильгет, назывался "первым внутренним". Все помещение было залито примерно до колена неприятной на вид и непрозрачной жидкостью. В жидкости обильно плавали мягкие темные кусочки живой ткани, которые кто-то метко окрестил "мерзавчиками". Работницы бродили по цеху в болотных сапогах, с банками в руках, и щипцами подхватывали из воды уже созревших "мерзавчиков" - достигших определенного размера, с белой каймой по периметру - и бросали их в банку. Видимо, в жидкости эти твари росли и дозревали. Заполнив банку, ее полагалось поставить на конвейер, уходящий в соседний цех, за стену. Количество банок в день учитывалось, от этого зависела оплата и премия.

"Мерзавчики" эти были и в самом деле мерзопакостными. С нижней стороны у них располагались многочисленные присоски, выделяющие дурно пахнущую слизь. При попадании на кожу эта слизь вызывала мгновенное раздражение, вплоть до ожога. Впрочем, такого практически не происходило, работниц защищала резиновая одежда и перчатки, но сама эта мысль была крайне неприятна. Да и выглядели комочки отвратно… Запах в цеху стоял болотный, гнилостный, царила полутьма. К концу смены Ильгет переставала верить в то, что где-то снаружи светит солнце, и свежий ветерок колышет золотые осенние листья. И особенно тягостной казалась вспыхивающая часто перебранка женщин-заключенных, одетых в одинаковые серые робы. Нецензурная ругань, визги, сплетни, грубые, резкие голоса, даже потасовки - вот тут охранники спешили к дерущимся и разнимали их, уводя особо вредных крикуний из цеха. Ильгет раньше почти не приходилось общаться с людьми такого сорта, но все же у нее было более светлое представление о них… ну пусть это проститутки, воровки, убийцы - все равно ведь что-то человеческое в них должно было остаться. Ильгет они напоминали стаю диких обезьян, она старалась держаться от них подальше. Совершенно неизвестно, что придет любой из этих женщин в голову в следующий момент - может быть, обругать Ильгет по матушке или вцепиться ей в волосы.