Даже спешившие к проруби за водой женщины нет-нет да и приостановятся, подняв к проглядывающему небу разрумянившиеся лица.
Именно в это время к воротам крепости и подошли четверо парней.
На дружинном дворе звенели мечи, слышались молодые сильные голоса. В разгулявшуюся непогодь только самые отчаянные рисковали высовывать носы из крепости, и теперь дружинники и отроки наверстывали упущенное. Морозец еще пощипывал нос и щеки, но от этого только веселей шла воинская потеха: опытные кмети наскакивали на сбившихся в кучку отроков, как матерые псы на щенят, уча их сражаться.
Ворота по случаю погоды и мирного времени были распахнуты, и четверо парней еще на подходе заметили жестокую на первый взгляд забаву. Отроки уже взмокли, раскраснелись и тяжело дышали, а старшие воины атаковали их с безжалостностью учителей. Один подросток пропустил боковой удар и покатился в снег, хватаясь руками за бок. Будь это в настоящем бою, мальчишка был бы убит, но тут он только окунулся головой в сугроб. Вышедший против него воин сопроводил его пинком пониже спины.
— Вставай и дерись! — приказал он.
Отрок поднялся, вытирая лицо, залепленное снегом.
— Бери меч и выходи! — коротко велел ему наставник.
Видимо привычный к подобному, парень потянулся к оброненному учебному деревянному мечу — и воин тут же ударил его по руке своим.
— Не подставляйся, — объяснил он. — Ты открыл мне спину — я бы мог запросто снести тебе голову… Вставай!
Бой возобновился. Защищаясь от града сыплющихся на него ударов, отрок сделал попытку прорваться в кольцо оборонявшихся приятелей. Наконец ему это удалось, и его наставник удовлетворенно усмехнулся в усы.
Топтавшиеся у порога парни во все глаза смотрели на забаву. Бывалые воины сменяли друг друга — отроки не успевали отдыхать. Они все шире и резче взмахивали мечами, вкладывая в каждый рывок явно последние силы. Но взрослые безжалостно заставляли их сражаться снова и снова. Двое-трое, упав в снег в очередной раз, уже не попытались подняться и намеревались притвориться уставшими или тяжелоранеными. Их подняли пинками и прогнали прочь.
— Трусы и слабаки спят голодными! — напутствовали их отдыхавшие воины.
Услышав этот возглас, один из отроков приостановился и осторожно повернул назад.
— Я не трус, — больше себе под нос возразил он.
Его услышали. Один из отдыхавших поманил его.
— Не трус, говоришь? — протянул он хищно, с прищуром смеривая отрока долгим взглядом.
Парень, поняв, на кого нарвался, с шумом втянул в себя воздух, но повторил заметно севшим голосом:
— Не трус…
— Тогда выходи, — предложил воин. — Один на один!
Казавшаяся нескончаемой забава остановилась. Отроки с видимым облегчением роняли на снег деревянные мечи и щиты — бой до полного изнеможения последнего противника здесь устраивался чуть ли не каждый день. Поэтому передышка была более чем желанна. А сейчас еще и предстояло развлечение — сам вожак вызывал одного из них, известного своим упрямством Неждана.
— Не трус, говоришь? — Вожак-воевода, высокий коренастый светловолосый человек, резко отличавшийся от прочих полноправных кметей, — любому было ясно, что он родился в землях викингов, — вразвалочку вышел на утоптанный снег и кивком подозвал кого-то из младшей дружины: — Принеси мой меч, — затем повернулся к Неждану. — А давай проверим!.. Дайте ему боевой меч!
Этого оказалось достаточно, чтобы Неждан побелел, ибо выйти один на один против вожака, да еще и с боевым оружием было равносильно самоубийству. Кто-то из кметей уже обнажил меч, протягивая его отроку.
— Нет, нет! — воскликнул Неждан. |