Вокруг только степь, продуваемая всеми ветрами, и нет ей ни конца, ни края. Мне, городскому уроженцу, в степных просторах тоскливо и неуютно, зато на гвардейцев, набранных из украинской ланд-милиции, любо-дорого посмотреть. Почти что родина…

    Я сидел возле костра и ворошил угли. Дымок белесой струйкой подымался к безоблачному небу.

    В штабном шатре похрапывал Густав Бирон. Дремали двое часовых, опираясь на поставленные прикладом к земле фузеи. А мне не спалось. Эта ночь была ночью размышлений.

    До Азова осталась пара переходов, и там собственно всё только и начнётся. Новоприобретённый город-крепость всего лишь отправная точка для следующих, смею надеяться, великих дел. А иначе нельзя, иначе все труды будут впустую. Я взялся за такой гуж, что не каждому под силу. Отступать поздно. Или история меняется, или… даже загадывать не хочу.

    Невольно начинаешь задумываться, что ждёт нас впереди: хорошее или плохое? А может и то, и другое сразу. Нет худа без добра, но и добра без худа, как подсказывает опыт, тоже не бывает. Вопрос в пропорциях.

    Жаль, не в наших силах устремить взгляд за горизонт времени и прочитать отведённую нам главу в книге судеб. Впрочем, наверное, оно и к лучшему. Меньше знаешь, крепче спишь.

    В одном я был уверен на все сто. Нас ждёт война. Война настоящая, не похожая на стратегическую игрушку или примитивную стрелялку-бродилку.

    Война, где пули летят и жалят будто осы, а укус заканчивается раной или смертью. Война, где ядра разрывают тела в клочки, а осколки гранат впиваются, причиняя неимоверную боль.

    Я изменился, стал другим. Прежний Игорь Гусаров, пустой прожигатель жизни, так и не сподобившийся завести ни котёнка ни ребёнка, стал человеком, который по личному почину взвалил на себя страшнейший груз ответственности. Не за себя: за судьбы миллионов людей.

    Ненавижу фальшивую патетику, она способна опошлить любое самое благородное начинание, но здесь и сейчас перед этим догорающим костром я честен как никогда. Не перед кем рисоваться, а самого себя не обманешь.

    Только воспоминания связывали меня с прошлым, но постепенно они размывались, становились нечёткими. Что-то чужое вторгалось в меня, искажая память, делая её зыбкой и ненастоящей. Кто-то смело смешал осколки воспоминаний, и я теперь не мог разобрать, где моё, а где – настоящего Дитриха.

    Вот я иду в школу, первый раз в первый класс, но почему-то вместо пожилой добродушной Марь Иванны вижу сухонького старикашку в лиловом камзоле и пропахшем мышами парике.

    – Не выучишь к завтрашнему занятию, поставлю на горох, – угрожает учитель.

    Он не обманет, обязательно выполнит обещание, и на моих коленках надолго останутся отметины от сухих горошин.

    Первое свидание. Девочка с большими, похожими на бабочку бантиками и глазами цвета ясного и чистого неба, которую я провожаю после школы, любезно разрешает нести её портфель. Он из розовой кожи, с кармашками для пенала и металлическими бляшками замка. Я горд и доволен собой. И вдруг будто вспышка молнии.

    Дождь. Тучи, затянувшие всю небесную гладь. Я прячусь под навесом, и капли гулко барабанят по крыше. Рядом смущающаяся белокурая девчушка в сером домотканом платьице и переднике с вышитыми узорами. Её волосы пахнут сеном, а губы свежестью. Она готова на всё, послушна любому моему… нет, не приказу, слову. И я знаю и в тоже время не знаю, как её зовут. Стало страшно: неужели, пройдёт ещё немного времени, и я всё забуду? Сзади послышался шорох.