– Синица в руке была бы предпочтительней, – заметил я.

    Мы долго препирались. В итоге победили молодость и сила. Выцарапав три рубля, я возвращался в приподнятом настроении. Дома оно ещё улучшилось: Карл – целый и почти невредимый, спал на лавке, укрывшись лоскутным одеялом. Будить я не стал, впереди предстоял трудный день: визит к ротному и, возможно, полковому начальству, доклад по всем пунктам, обязательные разборки по пустякам и нет. Начиналась обычная армейская рутина с её караулами, учениями и работами.

    Утром мы с Карлом прибыли в полковой двор, чтобы доложиться о прибытии из командировки. Там нас уже поджидали Михайлов и Чижиков, оба слегка навеселе, но я не стал попрекать их за сивушный запах из рта и плохую координацию движений. После испытаний, выпавших на их долю, мужики имели полное право расслабиться.

    Наша рота находилась в летних лагерях – кампанентах, оставшийся при штабе дежурным капитан Толстой долго ломал голову, решая, какую бы дыру нами закрыть. В итоге меня отправили в полковую канцелярию чинить перья, подшивать бумажки и промокать чернильные пятна, а Карл, Чижиков и Михайлов покорно взяли кирки, лопаты и носилки и с песней потопали мостить дорогу. Михай в расположении полка так и не появился. Собственно ему, как партикулярному человеку, делать здесь было нечего.

    Я собирался навестить капитана Анисимова, узнать, как продвигаются его дела, но как выяснилось, артиллерист тоже отбыл в лагерь, забрав всех помощников. Надеюсь, что отправился он не с пустыми руками. Кирилл Романович обещал, что скоро сводный гвардейский батальон выступит в поход против турок. Было бы здорово опробовать новую пулю в условиях реального боя.

    Я пришёл в канцелярию, доложился по форме. Старший писарь нарезал мне фронт работ, а сам ушёл пить водку. Что ж, дела идут, контора пишет.

    Писаря, как им и положено, изводили тонны бумаги. Я снова поразился обилию служебной переписки. Получилось, что каждый чих протоколировался в специальном журнале, потом всё это сводилось в особые отчёты, которые рассылались в десятки инстанций. Армейская бюрократия цвела и пахла.

    Подкинутая Толстым работёнка быстро наскучила. Я задремал за столом, положив голову на сведённые вместе руки. Скрип гусиных перьев и вялый трёп писарей не помешали мне продрыхнуть до обеда. Я перекусил купленной у уличных торговцев снедью и стал слоняться по штабу.

    В обычное время жизнь здесь била ключом, но сейчас здание пустовало. Штаб походил на школу во время летних каникул. Никого, кроме учителей и директора… пардон, командира полка Густава Бирона. Не знаю, с какой стати он тут оказался, но я столкнулся с ним в коридоре нос к носу.

    – Здравия желаю, ваше высокородие!

    – О, фон Гофен, – обрадовался подполковник. – Давно в Петербург возвратились?

    – Вчера вечером, господин подполковник.

    – Все живы-здоровы?

    – Так точно, все.

    – Достойно похвалы. Пойдём ко мне, расскажешь что да как, – весело сказал офицер.

    Скоро выяснилась причина его хорошего настроения. Бирон со дня на день ожидал прибавления в семействе: красавица-жена Александра вот-вот должна была разрешиться от бремени.

    – Если родится сын, назову его в честь батюшки Карлом. Два года прошло с того дня, как отец мой преставился, упокой Господь его душу.

    – А если дочь?

    – Дочь назову именем благодетельницы всей нашей фамилии, Анной. Собирайтесь, барон. Я забираю вас с собой, – неожиданно приказал подполковник.