Она сказала это холодно и без всякого выражения. Остальные поглядели друг на друга и торжественно кивнули.

На остальные события этого дня была, как казалось, накинута вуаль и всех охватило необъяснимое чувство того, что что-то закончилось. Никто не говорил, что Общество, фактически, распущено; тем не менее все, каждый по своему, чувствовали это. Они пили, но немного, как если бы не хотели, чтобы вино замутило воспоминания об этом дне, и они говорили, даже Пиро и Шант, негромко и спокойно, вспоминали прошлые приключения, делились планами, надеждами и мечтами на будущее, до тех пор, пока не настала ночь.

В какой-то момент Пиро, как если бы говоря самому себе, хотя его слова были обращены к Зивре, сказал, — Не думаете ли вы, что сможете наконец узнать хоть что-то о вашем происхождении? — Потом, сообразив, что высказал вслух свои мысли, замолчал и держался очень тихо, с извинением на губах за то, что коснулся предмета о котором они никогда не говорили.

Тем не менее Зивра только кивнула, как если бы ей задали самый естественный вопрос в мире, и сказала, — Мне самой это тоже пришло в голову. Возможно да, но возможно и нет.

За многие годы они ни разу не касались этой темы, и теперь, когда она возникла, никто не знал, что сказать, пока Льючин не спросила, — Вам тяжело жить, не зная своего происхождения?

Зивра нахмурилась и сказала, — Вы хотите знать, не мешает ли это мне?

— Да, — сказала Льючин, — если вас не затруднит сказать мне.

— Хорошо, я отвечу на ваш вопрос.

— И?

— Нет, по какой-то причине не мешает. Более того, мне всегда казалось, что есть…

— Да? — сказал Шант, — что есть?

— Что есть причина, из-за которой имена моих родителей, обстоятельства рождения — и даже Дом — скрывают от меня. Я всегда знала, или мне кажется, что знала, что я все узнаю в нужное время.

— О, — сказал Пиро, — быть может оно настало, это нужное время?

— Возможно.

— И, — добавила Льючин, — вы никогда не спрашивали ваших опекунов?

— Никогда, — ответила она.

— Но, — вмешался Шант, — вы расскажите нам, когда узнаете? Вы же знаете, что нам интересно все, происходящее с членами Общества.

— Да, я прекрасно понимаю это, и клянусь, что расскажу вам все, что смогу.

— Это все, что мы могли спросить, — сказала Льючин, бросая на Шанта взгляд, чтобы быть уверенной в том, что он понял, кому адресованы ее слова.

После чего разговор перешел на другие темы, и продолжался до тех пор, пока Зивра не заявила, что она должна идти, так как весь следующий день она будет занята подготовкой к отъезду, который назначен на самое раннее время, да и к тому же уже очень поздно.

Читателю, который только что познакомился с этими четырьмя персонажами, вряд ли будет интересно услышать о словах и слезах, которые лились градом, когда Льючин и Шант прощались с Зиврой и Пиро, так что позвольте нам все это пропустить, упомянув только то, что не было недостатка во взаимных уверениях в любви и обещаниях писать письма, очень часто, и нанести визит, как только будет возможно.

Пиро и Зивра прошли вместе какое-то расстояние, и даже усевшись на своих лошадей они какое-то время ехали рядом.

— Как вы думаете, — сказал Пиро, — мы еще когда-нибудь встретимся?

— Что до этого, — сказала Зивра, — я не могу сказать. Но по меньшей мере вы в состоянии видеть Льючин и Шанта в любой момент, как только захотите.

— Это правда. Вы знаете, я завидую им.

— Потому что они нашли друг друга?

— Да, в точности.