Вдох, выдох...

Ты даже и закричать не можешь.

— Вы думаете, что есть шанс?

— Я не знаю, госпожа Эйтлин, при такой недоношенности процент выживания...

Прости меня, Мари, прости меня. Я ничего не могу сделать. Даже прекратить твою муку — не в моей воле. Я единственный человек на земле, кто любит тебя, но я ничего не могу сделать... ничего.

На какой-то миг — прозрение, ясное, как молния, я-то хоть знаю, ЗА ЧТО мне все это, хотя бы могу догадаться.

Нет, я не знаю этого точно, но смутно уже понимаю. За что. Мне очень хочется вспомнить, понять. Для себя. Но этого-то как раз и нельзя, потому что тогда ведь и они узнают.

Ты кричишь, но твой крик никому не слышен, пластмассовая заглушка стянула горло. Я знаю, знаю, что надо бороться, но я больше не могу, я действительно не могу, Господи, забери меня отсюда, куда угодно, мне этого больше не выдержать. Это невозможно терпеть...

Сколько уже прошло времени — наверное, год... Воспоминания из прошлой жизни приходят все реже. Я родилась для того, чтобы корчиться здесь, на этом столе, и счастье — это когда тебя оставляют в покое, разрешают спать. Спать. Потом ты с удивлением замечаешь шнур капельницы — они вообще вынимают его когда-нибудь? И сразу проваливаешься в сон. Спасение.

— Информация нужна любой ценой. Вы меня поняли? Любой ценой. Это личный приказ Хозяина.

Ильгет тяжело дышит, глядя вверх, лица — очень смутно. Черные мундиры. Белый халат. Это хорошо, может быть, он скажет, что ей нужно отдохнуть. Что она умирает.

— Капайте больше.

— Больше нельзя, — возражает белый халат, — вы не можете бесконечно усиливать болевую чувствительность, у нее наступит шок. У нее и так низкий порог...

— Если бы у нее был низкий порог, давно бы сняли блокировку.

— Здесь не только в физиологии дело. Применяйте другие методы.

— Калечить не хотелось бы, мы не должны ее потерять.

— Выбирайте, если вам действительно нужна информация.

— Сука. Ты издеваешься надо мной. Думаешь, что круче всех, да? Я тебе покажу, дерьмо...

Информация-нужна-любой-ценой-любой-ценой-любой-ценой-лю...

Господи, я не могу. Я... как животное. Я не могу больше жить, у меня нет никаких сил больше, теперь эта боль — все время, даже когда они оставляют меня в покое, мне постоянно и нестерпимо больно, я не могу даже заснуть, потому что кости... Сейчас вот, правда, уже не болят руки, просто кажется, что они превратились в огромные надутые шары, и наверное, так оно и есть, если скосить глаза, то видно что-то черное и большое. На месте пальцев. Но зато нестерпимо болит спина. Я не могу ни о чем думать, Господи, только о спине, о руках, о голове, о пальцах, я не могу, не могу...

Не могу.

Все время соленый вкус во рту и очень сухо. Это кровь. И пахнет кровью. Тошнит. Я даже не понимаю, зачем это все... за что, почему...

Измученный, раздавленный болью и ужасом, полуживой зверек. Уже не человек. Не надо меня бить, мне и так все время больно... не надо, не бейте меня. Я не могу.

Страшно смотреть и гадливо — как ползет недобитое насекомое, задние лапки оторваны, тело волочится по земле, и оно все еще живет, все еще трепещет, наверное, насекомое не чувствует муки так, как человек, но я всегда убивала полураздавленных мух, я не могу на это смотреть.

Как-то все очень ясно и четко вокруг. Давно уже так не было. Ильгет по-прежнему привязана к столу, и по-прежнему болит все. Но и вокруг все очень хорошо видно.

Вот кто-то подошел, остановился рядом. Незнакомый. Не в черном и не в белом.