А после общения с сагоном ни один психотерапевт не поможет. Есть вещи, сказал Арнис, которые человек должен преодолеть сам. И только сам.

Арнис как-то привел к ней священника своей церкви, прихода Святого Квиринуса, отца Маркуса. Отец Маркус, собственно, уже был у Ильгет, в самом начале, сразу после операции. Но Ильгет почти не заметила ни его, ни соборования, она была слишком слаба. Теперь же они поговорили наедине, почти не прибегая к услугам транслятора, Ильгет уже хорошо говорила на линкосе (и это ее безмерно удивляло... то, что на этом совершенно чужом языке она могла выразить любую мысль так же легко, как на лонгинском. Хотя чего-то все равно не хватало — ассоциаций, наверное, знания литературы, практики).

Ильгет исповедалась, отец Маркус причастил ее.

Вскоре Арнис принес и надел ей на шею маленький скромный серебряный крестик с распятием.

Пальцы действительно начали расти, как хвост у ящерицы, под действием эмбриональных факторов роста и ускорителей регенерации. Ильгет все это безмерно удивляло. Миран рассказывал, что на самой заре заместительной хирургии — так это называлось — людям пересаживали клонированные органы эмбрионов, полученных из собственных клеток. Для этого приходилось убивать клонированных детей. Но так никогда не делали на Квирине, поскольку наука здесь управляется, как и все остальное, Этическим Сводом. Так не делали и на Эдоли. Но получать с помощью измененных водорослей эмбриональные факторы роста — научились, хоть для этого и потребовалось время. Теперь собственно трансплантология отмерла, поскольку все новые органы можно выращивать непосредственно на теле пациента.

Арнис все это время жил в больнице. Это, собственно, самая обычная практика на Квирине, кто-то из родственников или друзей ухаживает за раненым и на это время переселяется в больницу. Для этого в палате стояла и вторая койка, и шкафчик.

Ильгет, немного придя в себя, начала удивляться этому.

— Но... у тебя же есть свои дела. Работа...

— Ну, моя работа сейчас кончена. Я могу отдохнуть. Мне в патруль через три месяца, а пока...

— Но Арнис... вот именно, тебе отдыхать надо. Здесь же какой-то медперсонал есть.

— Есть, но... тебе неприятно, что я с тобой?

— Мне очень, очень приятно, — сказала Ильгет, — ты даже не представляешь, как... Но я просто не знаю... мне неудобно. Я тебе очень благодарна, ты столько для меня делаешь.

— А ты сколько для меня сделала? И для Иволги, и для всех нас? И главное — какой ценой? — тихо спросил Арнис. И помолчав, добавил.

— У нас так принято, Иль. У тебя же, кроме нас с Иволгой, на Квирине нет ни родных, ни друзей.

По мере выздоровления Ильгет начали посещать тревожные мысли о будущем.

Когда пальцы были восстановлены, она сразу поверила, что выздоровеет. Это было так наглядно — новые, гладкие и чистые, как у младенца, пальчики. Еще у нее смещены позвонки, не восстановлены хрящи, внутренние органы еще не в порядке, аритмия, не зажили переломы. Но она уже знала, что все это пройдет. Она встанет на ноги. Станет такой же, как раньше.

Такой же — ни на что не годной никчемностью. Только теперь уже на Квирине. Еще хуже. Здесь у нее даже нет надежды поступить в какой-нибудь университет (или что тут у них?) Квирин настолько по научно-техническому уровню выше Ярны, что Ильгет никогда, никогда не сможет выполнять здесь хоть какую-нибудь работу...

Да и есть ли здесь простые профессии, доступные любой домохозяйке? Ильгет была поражена, например, когда окончательно осознала, что в больнице НЕТ медсестер. Не говоря о санитарках. Ни одной. Были, правда, практиканты — все обучение будущих врачей строилось на практике.

При этом уход за больными далеко не всегда осуществляли родственники.