Шарапов развез геодезистов по своей трассе, показал, откуда начинать, дал реечников из партии, а сам, прихватив нивелир, поехал на самый дальний участок. Смоленский начал с места, где стоял последний репер разгромленной трассы. Впереди, отступив два километра, шел Скляр, затем техник Акулин и только потом сам Шарапов. С первой же минуты Вилор Петрович ощутил какую-то жадную страсть к работе. Все получалось четко, точно и быстро. Хватало нескольких секунд, чтобы установить нивелир по отвесу, еще мгновение – взять отсчет, перепроверить, записать и дальше, дальше… Вадим снимал рейку и чуть не бегом бежал по трассе к следующему пикету, а Смоленский с треногой на плече шагал крупно, стремительно и радовался сильному, напористому току крови по жилам.

Через три часа Смоленский достиг первого пикета, от которого начал нивелировку Скляр. Начальник партии двигался по трассе чуть ли не бегом, на ходу успевая подрубать сучья и деревца, мешающие «прострелу». Скляр почти не кричал, не командовал, хотя реечник у него был шараповский, незнакомый и «несработанный». Энцефалитка на спине у Скляра промокла, и темное пятно расплывалось до пояса, глаза сосредоточенно посверкивали, руки с удивительной точностью доворачивали винты инструмента, а впереди под прицелом блистающего окуляра безмолвной тенью носился рабочий с пестрой рейкой.

На обратном пути Вилор Петрович вновь думал о Валентине Сергеевне и о завтрашнем дне. День рождения близился неотвратимо…

Вид Валентины Сергеевны сразу насторожил и привел в замешательство Смоленского. Он едва узнал ее: сиреневое платье с широким подолом, точь-в-точь как было у матери, волосы гладко зачесаны и увязаны в пучок, туфли на высоком каблуке… Помолодела она, что ли, сняв походные одежины?

Валентина Сергеевна стояла возле палатки, облокотившись на веревочную растяжку, ждала…

– Припозднился, Вилор, – проронила она, глядя куда-то поверх головы Смоленского. – И Вадима замучил. Ишь глаза-то ввалились…

– Ничего, потерплю… – отозвался Вадим и сел на землю спиной к Валентине Сергеевне.

– Ну что, наработался? – заботливо спросила она у Смоленского. – Сам, поди, с рейкой по трассе бегал?..

Смоленский молчал, чувствуя, как горят изъеденные гнусом лицо и запястья рук.

– Этак ты большим человеком станешь, Вилор, – продолжала Валентина Сергеевна, – все пути-дороги тебе откроются… Говорила с Михаилом по телефону, просил передать, чтобы ты сворачивал партию. В министерстве известно про ваши с Шараповым дороги, с институтом уже согласовано…

– Как известно? – не сдержался Смоленский и шагнул вперед.

– Все просто. – Валентина Сергеевна пожала плечами. – В газету пришло письмо, подробное, с деталями и лицами. От Кирилла Петровича Скляра, твоего начальника партии. Письмо переслали в министерство, но теперь все равно жди статью.

В столовой звенела посуда, время от времени раздавался дружный хохот. Был поздний ужин. В партии существовало неписаное правило: пока последний человек не вернется с трассы – за стол не садятся…

– Крепись, Вилор, – вздохнула Валентина Сергеевна. – На днях сюда выезжает начальник отдела изысканий. Решено твою трассу временно закрыть, а тебя вместе с партией перевести на Тунгуску. В этом году хотят развернуть базу и готовиться к изысканиям…

Смоленский медленно выпрямился, начал что-то шарить в карманах – не нашел, опустил руки. Вадим безучастно сидел на земле и выковыривал гальки из плотно утрамбованной дорожки.

– Тяжко придется тебе, говорят, объект сложный, – пожалела Валентина Сергеевна, – три года изысканий, проектирование… Но Михаил сказал, будто институт предлагает тебя – у тебя опыт, справишься.