Изменить размер шрифта - +

– Ну, милая, многого хочешь! - возмутилась тётка. - Нашей сестре одно что-нибудь полагается: или любит, или содержит. Выбирай, что тебе нравится.

И к тому ж, не замечала я что-то, чтоб он тебя хоть когда обожал…

– Да замолчите вы или нет?! - вспылила наконец Анютка. - Помереть и то покойно не можете!

– А вот насчёт этого не дождёшься! - ехидно заявила Даная Тихоновна. – Я уж знаю: ежели за ночь не скончалась - значит, ещё месяц-другой поскриплю! Поди отгони от дверей этих дур гулящих, чтоб не выли, да отцу Пафнутию за беспокойство сливяночки налей. И ложись сама спать там, на сундуке.

Спать ложиться Анютка не стала и ушла от тётки домой в отвратительнейшем настроении. В глубине души она не могла не признать, что Даная Тихоновна права.

…В дверях появился Иван Владимирович Конаков. Анютка, не замечая хоревода, сидела к нему спиной, и он долго не спешил окликать певицу, разглядывая её длинную шею, изящную линию спины в низко вырезанном платье и белые, словно из слоновой кости выточенные плечи. Когда Конаков сглотнул слюну, Анютка, не поворачиваясь, спокойно сказала:

– Очи ясные сломаешь, дядя Ваня, поберегись. Чего пришёл? Выходить пора?

– А то ты не знаешь… Все тебя ждут, - смущённо проворчал тот. - Глаза у тебя, что ли, на спине?

– В окне отражаешься. - Анютка встала, сдёрнула со спинки стула шаль.

Взявшись за виски, поморщилась. Без особой надежды попросила: - Дядя Ваня, может, домой я пойду? Ну, не расположена я сегодня - голова трещит, из носа вот-вот польёт… Не свалиться бы совсем…

– А мне какое дело? - буркнул хоревод. - Кто петь-то будет - я? Завтра, ежели разболеешься, бог с тобой, не выходи, а сегодня позарез нужно.

– Царь-государь пожаловал? - лениво спросила Анютка, идя к выходу.

– Нет. - Иван пошёл за ней. - Штабс-капитан Кричевский какого-то князя грузинского притащил, большой компанией сидят.

– Князь? - усмехнулась Анютка. - Знаю я, у них на Кавказе, у кого два барана есть, тот и князь.

– Ты идёшь или нет, оторва?! - лопнуло терпение у Конакова. - Чёрт с тобой, отпоёшь "Хризантемы" - и беги домой, а сейчас пошла к гостям!

– На бабу свою ори! - огрызнулась через плечо Анютка. - Иду.

Шагая по узенькому коридорчику к залу, Анютка с досадой думала, что, будь она цыганкой, этот старый хрыч нахальства бы не набрался таращиться на неё так… У девок-цыганок из хора всегда вокруг куча братьев, дядек, кузенов; на худой конец, муж или отец - есть кому заступиться. А она одна.

Одна даже при муже, который спит и видит, как бы спровадить её на содержание к какому-нибудь толстосуму. "Правда, что ли, пойти?" - горько подумала Анютка, на ходу набрасывая на обнажённые плечи шаль. Здесь, в хоре, её никто не любит. Певицы завидуют, за глаза называют "шалавьей горничной", вспоминая её работу в публичном доме, и уже дважды Анютка находила мелкие гвозди в своих ботинках. Даже свекровь, Настя, и та холодна с ней, хотя ни одного грубого слова невестке не сказала за все шесть лет. А Даная Тихоновна ещё говорит - рожай. Зачем? Чтобы в конце концов на улице с малым дитём оказаться? Нет уж, не дождутся, зло решила Анютка, отдёргивая занавеску перед входом в зал. Пока ещё она певица, пока ещё – Анна Снежная!

Хор закончил "Не смущай". Компания военных за тремя сдвинутыми столами бурно зааплодировала, к ней присоединились другие немногочисленные посетители. Хоревод объявил "великолепную Анну Снежную".

Анютка вышла к столикам и, привычно улыбаясь в зал, ждала, когда подойдут гитаристы. Голова у неё кружилась; огоньки свечей смешно прыгали перед глазами. Силясь взять себя в руки и едва удерживая улыбку на губах, Анютка вдруг с ужасом почувствовала, что глаза наполняются слезами.

"А ну, хватит! А ну, уймись? Одурела?! Вот эти-то порадуются…" - Анютка с ненавистью взглянула на ряд цыганок, повернулась к музыкантам, кивнула, и две гитары рассыпались мягкими переборами.

Быстрый переход