Неужели ты тогда ни разу не подумала о матери? О том, чтобы позвать ее… Или поехать к ней…
Молли покачала головой.
— Нет. То есть думать я, безусловно, думала.
Но совсем не с теплым чувством. Я тогда решила, что лучше умру, чем обращусь к ней за поддержкой.
— Но… а как ты справлялась материально? Я так понял, что ты еще училась?
— О, с этим-то как раз было проще всего.
Отец был вполне обеспеченным человеком. Он, когда вышел в отставку, купил в Филадельфии прекрасный трехэтажный дом в престижном районе. Да и финансовые вложения делал с умом.
Он пользовался услугами одного из самых опытных нью-йоркских брокеров. Так что с деньгами у меня проблем не возникло. Только с самой собой. Полагаю, это еще и потому, что мы с отцом последние пять лет жили вдвоем. Только он и я, никого больше… — Голос ее дрогнул и сорвался.
Рэнди сел рядом, налил еще вина. Сделал глоток из своего бокала, второй подвинул Молли.
— Если тяжело, то не говори об этом, — предложил он. — Мне хотелось бы только одного; чтобы ты немного отдохнула и расслабилась. Я не собираюсь мучить тебя, выспрашивая какие-то неприятные или болезненные подробности.
— Нет-нет, я хочу… То есть… если ты не возражаешь, конечно…
— Послушай, Молли, я ни против чего не возражаю. Пожалуйста, рассказывай все, что сочтешь нужным. Или не рассказывай, если тебе трудно. Мне твое доверие приятно и лестно. И мне хочется, чтобы и ты ощущала себя комфортно в моем обществе.
— Спасибо, Рэнди, — не поднимая глаз, произнесла она и на минуту коснулась лбом его плеча. Вздохнула. Легко провела рукой по его щеке и неожиданно для самой себя призналась:
— Странно, я знаю тебя всего пару часов, а чувствую так, словно ты мой старый и верный товарищ.
И снова наступило молчание, но не напряженное, не нервозное, а спокойное и удобное, как мягкие домашние туфли. Потом Молли снова заговорила:
— В общем, хорошо это или дурно, но я позвонила ему. Тем же вечером.
— И…
— И мы встретились. На следующий день. В ресторане при его отеле. Провели вместе целый вечер. Говорили обо всем на свете: и о литературе, и о живописи, и об архитектуре, и о Европе, и о нашей внешней политике. Проболтали часов шесть. А потом…
— Потом?
— Потом ресторан закрылся и Кларенс Пригласил меня в номер выпить по рюмке коньяка. Я согласилась, и… ну, короче, мы стали любовниками.
— Понимаю… — протянул Рэнди. Еще бы не понять! Какой же мужчина в здравом уме откажется от близости с такой восхитительной женщиной?
— Он был удивительно хорош, — задумчиво промолвила Молли. — Нежный, внимательный, заботливый и одновременно страстный и пылкий. Для меня… для меня это было впервые… И Кларенс сделал так, что я всегда буду с благодарностью вспоминать этот мой первый опыт любви. Мы были с ним практически неразлучны оставшиеся две недели его пребывания в Филадельфии. А потом, когда я в слезах провожала его в аэропорт, он пообещал что-нибудь придумать. И придумал… Кларенс нашел мне место в колледже. Окончив последний курс, я продала дом и переехала сюда, в Сан-Франциско. Мы стали часто видеться. Нам было так хорошо вместе!.. — Она улыбнулась, и выглядело это так же здорово, как солнце, засиявшее на небе после страшной грозы. — Я была счастлива… так счастлива, что даже и не передать.
Самый умный, самый красивый и самый добрый на свете мужчина принадлежал мне!
Совершенно неожиданно Молли всхлипнула и уронила голову на стол. Хрупкие плечи затряслись от рыданий.
Он начал тихо поглаживать ее по спине. |