Видимо, прочитав его мысли, лорд Хэнскет спросил, лукаво улыбнувшись:

– Куда же ты так торопишься, Айво? Интересно, смогу ли я угадать, кто ждет тебя сегодня ночью?

– Прибереги свои фривольные намеки для кого-нибудь другого, – ответил на это маркиз, заставив Генри снова вспомнить о принципиальности старого друга. – Если уж ты хочешь знать, как только закончится прием, я отправляюсь в Брум.

– Среди ночи! – удивленно воскликнул Генри.

Маркиз кивнул.

– У меня новый конь, которого мне не терпится объездить перед стипл-чейзом в следующую субботу.

– И ты, конечно, собираешься выиграть?

– Все зависит именно от этого жеребца.

На секунду повисла тишина, затем лорд Хэнскет воскликнул:

– Ну конечно! Я понимаю, о чем ты говоришь. Ты купил несколько лошадей из конюшни бедняги д'Арси. Готов спорить, речь идет об одном из жеребцов, прежде принадлежавших ему.

– Угадал, – довольно сухо ответил маркиз. – Я просто взбесился, узнав, что д'Арси купил в Тэттерсэлле Агамемнона в тот день, когда я не смог туда попасть. Я ведь давно положил глаз на этого красавца.

– Агамемнон! – снова повторил Хэнскет. – Ну да! Я помню его! Настоящий зверь! Понадобилось тогда три человека, чтобы привязать его к кольцу.

На губах маркиза заиграла едва заметная улыбка, и лишь через несколько секунд он произнес:

– Мне говорили, какой он норовистый. Я предлагал д'Арси купить у него Агамемнона, но он хотел подержать жеребца у себя, чтобы взвинтить цену. Однако сам д'Арси так и не смог справиться с этим конем.

– А ты, конечно, сделаешь это с легкостью, – поддразнил друга Генри.

– Именно этим и собираюсь заняться в ближайшее время, – спокойно ответил маркиз.

В каждом слове Айво слышались достоинство и уверенность в себе. Впрочем, так было всегда.

Маркиз Брум был чертовски привлекателен. Благодаря своему внушительному росту он возвышался над большинством мужчин, присутствовавших в гостиной, и на его атлетически сложенном теле совсем не было лишнего жира.

Маркиз Брум вызывал неизменное восхищение своими спортивными достижениями. У него было множество поклонников, не упускавших случая посмотреть выступление маркиза на очередных скачках.

В то же время очень многие, считавшие себя друзьями Айво, находили его непредсказуемым, почти загадочным.

Хотя любая светская красавица мечтала о том, чтобы положить свое сердце к его ногам, Айво так придирчиво относился к тем из них, кому удавалось вызвать в нем хоть какой-то интерес, что заслужил репутацию человека холодного и жестокосердного.

– Он так жесток… так жесток… – рыдала совсем недавно одна из лондонских красавиц на плече у каждого, кто готов был ее слушать.

И это было очень странно, потому что, когда речь заходила о спорте, маркиз был яростным противником какой бы то ни было жестокости.

Айво употребил все свое влияние на то, чтобы бои быков стали непопулярны среди светского общества. Он мог отхлестать кнутом любого, если видел, что тот плохо обращается с лошадью.

Но женские слезы оставляли маркиза совершенно равнодушным, каким бы хорошеньким и несчастным ни выглядело в слезах обиженное им милое создание.

Под покровительством маркиза постоянно находилась какая-нибудь, как говорили, «белокурая Кипрея» – это было модно.

Причем маркизу неизменно доставалась одна из «несравненных» – женщина, за которой охотились все щеголи с Сент-Джеймс-стрит. Для маркиза не было большего удовольствия, чем выхватить красавицу у всех из-под носа, вызывая ревность и зависть среди своих соперников.