|
— В Опалеве у меня было много свободного времени, и чтобы не поддаваться скуке, я взяла за правило много читать. Я перечитала всего Тургенева, Достоевского, Толстого, многое из Бунина. Я судила о народе по литературе. Но в Царском Селе в октябре семнадцатого года, глядя на буянившую на площади перед дворцом матросню, я поняла отчетливо, что ничего не знала о русском люде. Самое ужасное, что писатели, уверенные в том, что знают, и убеждавшие в этом всех — ничего не понимали наравне с прочими. Просто туманили дворянству и интеллигенции мозги. Они узрели религиозность, которая всегда была напускной; набожность, которая лишь покрывала языческий разгул; сострадание, не знакомое диким и низким душам. Я со всей очевидностью ощутила, что наступает царство тьмы. И тем, кто не желает разделить с темными силами их торжество, остается только одно — умереть.
Княгиню Алину Николаевну застрелил конвоир из пистолета прямо в грудь ранним утром двадцать пятого июля 1918 года, спустя неделю после того, как в Екатеринбурге была расстреляна царская семья. Это произошло в деревушке Сизовражье, затерянной среди густых лесов. Накануне хозяин дома, в котором нас содержали, бывший казачий есаул, шепотом сообщил княгине Алине Николаевне, что государыни больше нет. Он узнал эту страшную новость из пьяных разговоров с приехавшим из Екатеринбурга комиссаром. А кроме того — что Колчак настолько приблизился к городу, что красные вот-вот побегут. Алина Николаевна поняла, наша участь решится скоро. Конечно, княгиня Белозерская — не императрица всея Руси, ее бы можно и оставить в живых, но тащить с собой — морока, а бросить наверняка жалко. Легче — кончить. Княгиня гораздо лучше, чем я тогда, понимала людей, во власть которых мы попали по злому року. Она была уверена, нас не пожалеют. И потому надо готовиться к худшему. Вместе с нами находилась еще одна придворная дама императрицы, графиня Анна Александровна Бартенева, с дочерью Машей, которая была младше меня на десять лет. Хозяин дома предложил нам всем бежать. Но рассудив, обе женщины приняли мужественное решение — спасти детей, самим заплатить за это страшный выкуп. Они понимали, что вчетвером нам не спрятаться — найдут. А так, может статься, махнут рукой на девчонок, тем более что комиссары торопятся. Перед самым рассветом мы простились с Алиной Николаевной навсегда. Она просила меня обязательно постараться выжить и добраться до Колчака, а затем найти Грица и княжну Шаховскую и рассказать им о случившемся. Она сняла с шеи крест, единственное украшение, которое у нее осталось, и дала мне его на память. То были страшные минуты и длились они очень коротко — есаул торопил нас. Вместе с Машей мы через черный ход убежали в лес. Спрятавшись в кустах недалеко от дома, мы видели, как Алину Николаевну и Анну Александровну конвоиры вытащили в ярости на двор, а также и хозяина со всем семейством за то, что помог нам скрыться. Перестреляли играючи, с издевкой, без прощальной молитвы. Потом уже мертвые тела втащили в дом и подожгли его. Не выдержав, Маша выбежала на поляну и с криками: «Мамочка!» — побежала к дому. Ее заметили и застрелили одним выстрелом. Потом бросились искать меня. Я бежала, не разбирая дороги и, видимо, мой ангел-хранитель распростер надо мной крылья: плюнув, они отстали. Двое суток я блуждала по лесу, уже не надеясь выбраться, пока не вышла случайно к одинокому хутору, хозяин которого, тоже из казаков, позволил мне остаться и ухаживал вплоть до прихода белой армии. Как только я услышала, что передовые отряды Колчака выдвинулись к Екатеринбургу, я сразу попросила хозяина отвезти меня в расположение белых частей. Григория я нашла без труда, он находился в авангарде с конницей. Князь знал, что его мать до конца останется со своей государыней, и потому рвался к Екатеринбургу, надеясь застать ее в живых. Но увы. Увидев меня, дрожащую, исхудавшую, бледную, он все понял. |
